Насельники с Вороньей реки (сборник)

Кречмар Михаил Арсеньевич

Свиридов повернулся к отчаявшимся ламутам.

– Может, вы мне тогда скажете, что это – инструмент? – и он снова махнул гнутым тесаком перед их глазами. – Вот – инструмент!

На этот раз он извлёк из планшетки на поясе лёгкий охотничий нож – рукоять из чозениевого капа, с односторонней заточкой и прямым обухом – стандартное изделие приполярных мастеров от Оби до Анадыря.

– И делал этот инструмент Федька, ваш земляк с Зырянки. Двуслойная сталь, зонная закалка, сталь с клапана «Шкоды». Узкий, простой, лёгкий. Хоть рыбу шкерить, хоть нарту строгать…

Нож

исчез в недрах планшета столь же чудодейственным образом, как и появился. Свиридов снова поднял с верстака изуродованное изделие братьев Алиных (тут я наконец вспомнил, как зовут этих ламутов) и сунул его тому, кто ближе стоял.

– Держи! Ковыряйте им в жопах у себя по очереди! Вот ведь, Андрюха, ничего я с ними сделать не могу. Оружием я это чудовище назвать не могу при всём самом горячем желании, а за халтуру сажать не имею права. Хотя надо бы. В лагере вы бы ножики строгать точно научились. Если б вас раньше не зарезали, конечно. А с такими ножами вам на фабрику надо идти работать, которые ножи в магазины делают. Там, похоже, из таких, как вы, основные мастера и получаются.

И, уничтожив таким образом незадачливых мастеров, он развернулся и зашагал прочь.

– Ты что, таким образом пытаешься направить народную фантазию в конструктивное русло?

– Не знаю я, во что её можно направить, – сплюнул Свиридов, – но, по крайней мере, такую дрянь делать они уже остерегутся. И запирать мне их, надеюсь, придётся за уже более достойные вещи.

И окончательно Лена…

Уже когда мы оказались в посёлке, я заметил, что Лена после поездки впала в полнейшую прострацию. Я с ней много не говорил, занявшись своими делами, тем более что было их, как всегда, выше крыши. Но вот уже практически перед самым отъездом, вечером, Лена сказала:

– А их нельзя оставить? Ну так, как есть…

– Уже не получится, – вздохнул я. – Поздно. Эти люди знают, что такое бензин, электричество, двигатель внутреннего сгорания. Кроме того, оставить всё как есть – это значит оставить их без лекарств. А медицинская помощь для этих людей и есть самая главная гарантия существования. Ты что думаешь, до советской власти жизнь туземцев была светла и безоблачна? Да они вымирали сотнями, достаточно было кому-нибудь подхватить какую-нибудь заразу.

– Если ты заметила, все, кто декларирует помощь туземцам, стараются оставить им какие-то материальные подарки. Электростанцию, мотор, тонну бензина. Так вот, то, что сегодня им требуется по-настоящему, – это образование.

– То есть, – аккуратно протянула Лена, – если бы я могла распоряжаться какими-то средствами, то ты бы порекомендовал вложить их в образование?

– Да. Наверное, да, – качнул я головой. – Организовать приезд учителей в стойбища, чтобы они преподавали там по неделе-две. Самая затратная часть – это, конечно, вертолёт, но насчет него можно договориться с нефтяниками. Они обычно помогают, им надо только всё чётко объяснить… Можно, конечно, купить книги, учебники, обучающие игры. Но это всё сделают другие –

тот же «Союз Земли». А самое главное здесь для людей – это общение. Вот с ним и надо работать.

Тут что-то щёлкнуло в моей голове.

– Так это значит – у тебя часть денег Протасова? И как долго?

– Всегда были, – просто сказала она. – И не часть. Все деньги. Я просто решала, могу ли тебе доверять.

– Ну-ну. Как это нынче принято говорить, «переспать – это ещё не повод познакомиться»?

– Нет. Не повод, – она совершено серьёзно покачала головой. – Ты мне можешь сказать сейчас, что произошло с Алексеем?

– Он погиб. Просто погиб. Я выяснял обстоятельства.

– Он погиб так, что об этом нельзя говорить?

– А это кому-нибудь нужно? – пожал я плечами. – Огласка обстоятельств его смерти может повлечь за собой большие неприятности в этих краях.

Лена немного подумала.

– Хорошо. Я приму это так, как ты говоришь. Но у меня есть условие.

– ??

– Ты мне поможешь стать такой «перелётной учительницей». А за это я всегда буду возвращаться к тебе.

– Зачем?

– Ведь кто-то должен спасать мужиков от создаваемого ими мира…

Стойбище Дьячковых

Осенью я появился в Хихичане за две недели до приезда моих клиентов.

Две недели были минимальным сроком для качественной подготовки путешествия, которое у них намечалось, – с подъёмом на гору Чегодай, сплавом по Вороньей реке и попутной охотой на сохатых. Шестьсот километров я протрясся на грузовике компании за четырнадцать часов и, естественно, был зол и измучен. Кроме того, на эти шестьсот километров по трассе приходилась всего одна столовая, и я в придачу был голоден. Потому с самого начала я решил заехать в столовую при аэропорте – и, к своему удивлению, увидел на взлётной полосе вертолёт.

Надо сказать, что вертолёт в Хихичане появлялся только тогда, когда возникала надобность хотя бы в десяти часах его работы. Такой объём могли обеспечить ему всего три-четыре организации на всём Дальнем Востоке, и я принадлежал к одной из них. Но, войдя в здание аэровокзала, я понял, что энергетики, гидростроители, геологи или туристы здесь ни при чём. Вертолёт заказала милиция.

За столами в крохотном буфете сидели Свиридов, подполковник Помыкалкин из Магадана и уже известный мне Зиновий. Увидев меня, Свиридов скривился, а Помыкалкин приветственно махнул рукой. Я пододвинул стул и присел.

Вид «продавца счастья» был на редкость подавленный, словно с его лица, как с белого мяча, вдруг смыли нарисованные на нём человеческие черты и он снова превратился в обычный старый футбольный мяч – потрескавшийся, серый, битый и совершенно безликий.

– Полетишь с нами на Воронью? – спросил мрачно Свиридов.

– Прям щас? Дай котлету проглотить, я только из Магадана, с трассы.

– Проглоти, – милостиво позволил капитан. – Всё равно мы погоду ждём. Куранай метель передаёт.

– А что там происходит? – спросил я с набитым ртом.