Наш Современник, 2002 № 03
Шрифт:
В последнем я, правда, не уверен. Как и в том, что наши не шибко мастеровитые папарацци, придя в себя от страха и подсчитав гонорары, не захотят опробовать на нас еще какой-нибудь долгодействующий сценарий с раздеваниями и разоблачениями, с подсидками и подножками.
Может быть, неприятнее всего поразило, что в вечер выхода из-за стекла на набережной перед гостиницей собралась внушительная толпа зевак, чтобы приветствовать новых «звезд» страны. Впрочем, в стенах студии один эпизод и порадовал. Когда огласили результаты голосования, стало ясно, почему молодежь определила победительницей девушку по имени Жанна. Хотя она вела себя за стеклом «невыразительней» всех, зато теперь призналась, что постоянно думала лишь о том, зачем она там и как скорей оттуда выбраться.
Может, это был хитрый маневр ее? Так считают мои студенты, которые
Но все-таки чего ждать от папараццизма российской выделки после его официальной легализации? Воскресный выпуск «МК» еще в марте 2000 года поместил на первой полосе коллаж с обнаженной Мерилин Монро, частично просматриваемой через характерную металлическую прорезь. И тут же крупными буквами текст, как бы дающий главную характеристику уходящему столетию: XX ВЕК СКВОЗЬ ЗАМОЧНУЮ СКВАЖИНУ. Что ж, выходит, вполне пристойно и мило повеселилось человечество за истекший период. И Мерилин на славу повеселилась, и Диана. И вообще, шутит «МК», «один из самых восхитительных грехов человека — желание подглядывать!»
И «МК», и иже с ним неплохо подготовили почву для домашнего папараццизма XXI века. А уж повеселит ли он кого, время покажет.
Признание Лема
Гласность, повторюсь, беспощадный и всепожирающий зверь. Те, кто у нас выпускал ее однажды, из клетки, надеялись, что гласность будет уплетать исключительно «чужих». Но эта ненасытная утроба всеядна, если ее недокармливают, гласность начинает заглатывать всех подряд, в том числе и «своих», давших ей волю. Это с ее стороны вряд ли справедливо. Но кто ее способен усовестить? Уж, конечно, не те, кто подбрасывал ей в пасть ломти, слишком возбуждающие аппетит.
В числе таких науськивателей зверя, вдруг угодивших ему на зубок, недавно оказался Е. Киселев. Вроде бы стопроцентно «своя» «Комсомольская правда» взяла да и выставила его на всеобщее посмешище. На первой полосе «Московского выпуска» (18 декабря 2001 г.) многих, думаю, подивило жирное папараццистское приглашение поглумиться над элитарным телекрасавцем: «„ПОРНО-ИТОГИ“ С ЕВГЕНИЕМ КИСЕЛЕВЫМ? Человек, похожий на ведущего аналитической программы ТВ-6, стал героем скандального сюжета, который гуляет по Интернету». Слева от зазывного текста — фотоколлаж: барственно-одутловатое лицо непривычно взъерошенного Киселева с модными очочками на носу, и в их узеньких линзах отражаются две, что называется, ню. Пощадим матерого политического разоблачителя, не станем здесь пересказывать содержание газетной заметки о порнографических сюжетиках из Интернета, в которых фигурирует «толстый бородатый мужчина». Полезней процитировать Киселева, отбивающегося от таких же, как он сам, папарацци: «Что я делаю в частной жизни, это мое личное дело. Что я ем, что я пью, с кем встречаюсь, с кем я сплю, как я трачу деньги, на что — это, кроме меня и моих близких, больше никого не касается». Золотые слова, драгоценный лепет! Вот так бы все папарацци относились к личной жизни д р у г о г о, как Е. Киселев к себе, любимому. С завтрашнего утра началась бы у нас в России совершенно иная журналистика.
Но разве дождешься от них, если одной меркой желают мерить себя, другой — все, как он выражается, цитируя нобелевца Бродского, «застенчивое быдло».
Случай с Киселевым — не первый, не последний. Гласность еще задаст им всем жару. Куда более жирные телеса и лакомые костяки затрещат в ее челюстях. Повадки всепожирающего чудища, хотя и в исковерканном виде, однако отражают какой-то неумолимый закон возмездия. Да, рано или поздно черед воздаяния наступает. Если кто-то и где-то у всех на глазах преступил черту, охраняющую личность д р у г о г о, то тем самым подается пример, разрешающий и с ним, преступившим, обойтись столь же глумливо или еще беспощадней.
Возмездие, несравненно более масштабное, становится событием последних лет в связи со всемирной интернетной горячкой, информационным бумом конца ХХ — начала ХХI веков. На эту тему интересно послушать человека, который сам в течение долгой творческой жизни приложил колоссальную энергию для апологетизации технотронного мифа. Речь идет о польском писателе-фантасте Станиславе Леме. Престарелый автор, надо отдать ему должное, никогда не был односторонен в своих футурологических
Нынешнее качество информационной деятельности человека поставило на повестку дня, — предупреждает он, — «небывалый размах преступности нового типа. Это электронные войны, компьютерные преступления. Подслушивание, подглядывание, шифры, борьба с компьютерным шпионажем и компьютерными взломщиками-хакерами…» (Коммерсантъ. ДЕНЬГИ. № 36,12 сентября 2001. Против Лема нет приема, с.86).
Могут сказать, что Лем не оригинален. Что он напоминает интеллектуала, проснувшегося после длительной заморозки. Если это отчасти и верно, все равно мнение фантаста-философа, даже слегка запоздавшего со своими выводами, ценно. Уже тем ценно, что подтверждает суждения более радикальных мыслителей, давно обеспокоенных технологическим перегревом планеты. Поэтому в устах Лема свежо и дерзко звучат парадоксы из репертуара московских кухонных софистов, отзвучавшие лет двадцать тому назад, например такой: «Иногда мне начинает казаться, что не человек произошел от обезьяны, а обезьяна от человека (! — Ю. Л.). Ей, обезьяне, что нужно? Есть да смотреть на мир. Потребности разговаривать, думать, читать у нее не возникает. Так и мы со своими телевизорами, разнообразными спутниковыми тарелками только и делаем, что едим и тупо смотрим на экран».
Молодец, старина Лем!
Впрочем, груз пережитого и опубликованного не позволяет польскому коллеге быть безоговорочно отважным в своей критике: «Будущее представлялось мне в неоправданно возвышенном виде; быть может, теперь я ударился в неоправданно глубокий пессимизм, смотрю сквозь слишком зачерненные стекла». Но сколько ни подстилает себе польский мудрец соломки, главный его, итоговый вывод-образ уже прозвучал, и мы вправе его осмыслять без оглядки на сопутствующие ему реверансы: «Недобрые последствия короткого информационного замыкания Всего и Всех со Всеми для меня очевидны, хотя свои предчувствия я не могу подкрепить достаточно мощной батареей доводов».
Вот так: «короткое замыкание Всего со Всем и Всеми». Иными словами, всемирная катастрофа, «недобрые последствия» которой, кстати, уже некому будет каталогизировать.
Продолжение следует
А пока я продолжаю свое антипапараццистское разыскание, радуясь, как глотку свежего воздуха, каждому проявлению зреющего в России отпора. Вот, к примеру, не так давно уважаемый мною певец Николай Расторгуев вместе с актрисой Ольгой Дроздовой, которых желтая пресса накануне активно «сватала», показали ее представителям «фигурную композицию», то есть кулаки:
«Увидев, что музыкант радушно распахнул объятия кинозвезде, к парочке бросились папарацци. Однако пыл их был остужен тяжелым взглядом Николая. „Не люблю я папарацци“, — мрачно заметил певец. „Наверное, опять напишут что-нибудь такое…“ — с улыбкой вздохнула актриса. А спустя три минуты, немного посовещавшись, Расторгуев и Дроздова явили публике фигурную композицию „Нет желтой прессе!“» (ТВ ПАРК, № 47, ноябрь 2001 г.)
А вот еще пример сопротивления наглому щелкоперишке. Сотрудник некогда бодрой, а ныне срамной «Комсомолки» задался целью выведать: «От кого беременна Наташа Королева» (крупный заголовок на первой странице «Комсомольской правды» от 24–31 дек. 2001 г.) — от своего мужа или от некоего московского стриптизера (что еще за профессия такая?) по кличке Тарзан. Ничего папарацци не выведал, певица сказала, что вообще на журналистские наветы предпочитает не отвечать, чтобы не давать повода для новых покушений. Это, конечно, более пассивная форма сопротивления, чем у мужественного Расторгуева и отважной Дроздовой. Но ведь певица, действительно, готовится стать матерью и не хочет лишний раз волноваться. Другое дело, и ее муж, и тот же Тарзан, если он все же мужик, а не раздевальщик-себя-на-публике-догола (по-моему, именно так стоит переводит стриптизера на русский), могли бы, поплевав на ладони, хорошенько отвалтузить двух-трех-четырех гнилых и слюнявых подглядчиков. Чтобы и другим неповадно стало.