Наш Современник 2006 #1
Шрифт:
— Николай Иванович! Что же это творит ваш земляк Ельцин?
Откровенно говоря, я затруднился с ответом. Видя мое состояние, Горбачев обратился к жене:
— Раиса! Ты не упрекай Николая. Он был единственным, кто нас с Егором (Е. К. Лигачевым. — Н. Р.) предупреждал, что Ельцина ни в коем случае нельзя назначать первым секретарем Московской парторганизации.
При всех недостатках Горбачев обладал хорошей и цепкой памятью. Надо полагать, что он всегда помнил — думаю, помнит и сейчас — разговор, который состоялся еще летом 1985 года в кабинете генерального секретаря ЦК на Старой площади.
Как-то поздним вечером раздался звонок прямого телефона генсека (я
— Ты ведь знаешь, настало время укрепить руководство столицы. Мы с Егором сейчас обсуждаем возможную кандидатуру на пост первого секретаря Московского городского комитета. Хотели бы посоветоваться с тобой, — начал Горбачёв.
— Я надеюсь, что у вас уже есть предложения?
— Да. Нам нужен туда крепкий и боевой товарищ. Наше мнение с Егором Кузьмичом, что это должен быть Ельцин. Ты его знаешь, твоё мнение?
Откровенно говоря, я не очень задумывался над этим кадровым вопросом — у меня своих, экономических забот хватало. Но на такое заявление я не мог прореагировать положительно. Оно удивило и поразило меня.
— Да, я знаю Бориса Николаевича и считаю, что он абсолютно не годится для этой роли. Не забудьте, что речь идёт об огромной столичной организации, где сосредоточена масса заводских рабочих и основная научная и творческая элита страны. Здесь должен быть умный, гибкий, интеллигентный руководитель. Ельцин же человек другого склада: он хотя и строитель, но по натуре своей — разрушитель. Наломает дров, вот увидите! Ему противопоказана большая власть. Вы сделали уже одну ошибку, переведя его в ЦК из Свердловска. Не делайте ещё одну, роковую.
Мои доводы восприняты не были. Фактически они уже приняли решение. Мне оставалось только сказать:
— Вас не убедил, и вы пожалеете о таком шаге. Когда-нибудь будете локти кусать, но поздно!
Так и разошлись. Каждый остался при своём мнении. Я раньше не писал об этой беседе. Позднее, однако, сам Горбачёв, надо отдать ему должное, по телевидению подтвердил то, что в своё время сказал своей супруге в Кремле: единственным человеком, который возражал против назначения Ельцина в МГК, был Рыжков. Но его не послушали.
История любит порой пошутить с людьми: именно Лигачёв настоял на переводе в Москву своего будущего злейшего и непримиримого врага.
Став секретарём ЦК и занимаясь партийными кадрами, Лигачёв посетил Свердловск. Ему очень понравился энергичный секретарь обкома КПСС, и по возвращении он настойчиво, со свойственной ему напористостью начал убеждать Черненко и Горбачёва, что именно такой тип руководителей необходим для перестройки. Со мной до упомянутой беседы, да и с другими секретарями ЦК по этому поводу никто не советовался. Я часто задаю себе вопрос: почему так произошло? Почему именно Егор Кузьмич стал инициатором перевода Ельцина в Москву и сумел вывести его на всесоюзную партийную орбиту? Думаю, потому, что в их характерах много общих черт. И, как одноименные заряды, они обязаны были рано или поздно оттолкнуться друг от друга. Так и произошло. Сейчас, вспоминая прошлое и оценивая принимавшиеся тогда решения в связи с Ельциным, начиная с перевода его в Московскую партийную организацию, невольно вспоминаешь мудрые слова древних греков: кого Бог хочет наказать, того сначала лишает разума.
Общественные потрясения и государственные катаклизмы подталкивают многих на размышления о роли личности и случая в истории, и мы часто спрашиваем себя и других: а что было бы, если бы?… Имела бы перестройка
Вернёмся, однако, к конкретным фактам. Через восемь месяцев после октябрьского пленума (28 июня 1988 года) в Кремле открылась ХIХ партийная конференция. На повестку дня было поставлено рассмотрение вопроса о ходе реализации решений ХХVII съезда КПСС и задач по углублению перестройки. В Кремлевском дворце съездов собралось 5 тысяч делегатов.
С докладом выступил генеральный секретарь ЦК КПСС М. Горбачев. В его выступлении был анализ достигнутого за годы перестройки, раздел о радикальной экономической реформе и многое другое. Но, пожалуй, главным было то, что впервые за три года был поставлен вопрос о реформе политической системы. Конференция образовала несколько комиссий по различным вопросам, в том числе по межнациональным отношениям во главе с членом Политбюро Рыжковым.
Просматривая сейчас стенограмму конференции, я вижу, насколько сильно звучала на ней критика и самокритика всех ветвей власти, в том числе и партийной. Складывается впечатление, что была прорвана плотина и пошёл неудержимый поток самобичевания. Здесь, по-видимому, нет ничего странного — многие годы все речи и выступления были чётко регламентированы, произносились только по заранее написанным, строго выверенным текстам, а теперь вдруг сказали: говорите, что считаете нужным. Конечно, выплеснулось всё, что подспудно накапливалось многие годы. И выступления на партийной конференции были острые, хлёсткие, даже в какой-то мере мазохистские.
Теперь я задаю себе вопрос: что же произошло в последние десять-пятнадцать лет? Те люди, которые тогда громили всё и вся, придя к власти, не сделали ничего, чтобы улучшить ситуацию. Разве Б. Ельцин, на выступлении которого я остановлюсь ниже, в бытность свою президентом России исправил хоть что-нибудь из того, что он сам же критиковал?
За десять лет работы в постсоветском парламенте — восемь лет в Государственной Думе и два года в Совете Федерации — я не раз слушал доклады и выступления членов правительства страны. Много и красочно говорили они о неких виртуальных “достижениях” и ничего — о недостатках. Это вызывало негативную реакцию со стороны многих депутатов, но, по мере того как законодательная власть становилась всё более откровенно проправительственной, надежда услышать “от них” правду таяла, пока окончательно не исчезла…
На партийной конференции, на мой взгляд, была допущена ещё одна, роковая для КПСС и страны, ошибка. Именно тогда Ельцин был окончательно отброшен в стан стремительно формирующейся оппозиции, где он вскоре стал лидером. Для того чтобы ситуация была более понятной, я позволю себе привести довольно большие выдержки из выступлений на конференции Б. Ельцина и его основного оппонента — члена Политбюро, секретаря ЦК Е. Лигачёва.
По неписаным правилам в то время секретарь ЦК, который вёл заседание Секретариата ЦК, являлся неформальным вторым человеком в партии. В то время им был Егор Кузьмич. Б. Ельцин был уже освобождён от обязанностей первого секретаря столичной парторганизации, но оставался членом ЦК, так как избирал его съезд партии, и только съезд мог его освободить.