Наша Маша (Книга для родителей)
Шрифт:
— Не знаю. Не могу.
А потом сразу:
— Тетя Ляля пила кофе.
Главное— понять, в чем фокус. Очень мешает, что буквы “эн”, “эм”, “бе”, а не “б”, “в”, “н”.
29.3.61.
Вчера были у нас две московские дамы. Машка, как всегда при гостях, была хороша, мила, благонравна, чего нельзя сказать о гостьях. Хотя обе дамы педагогессы, ведут они себя при детях постыдно.
Есть отвратительная манера обращения с детьми: сюсюканье.
Но есть еще более ненавистный мне вид разговора с ребенком,
— Ну как, Ваня, не выпиваешь еще? А жениться как— не собираешься?
— Машенька, маникюр ты скоро будешь делать?
— Смотрите, как она поглядывает на Семена Сергеича. Ох, берегитесь, Семен Сергеич!— и тому подобное.
Бывало, что в таких случаях я брал Машку за руку и выходил из комнаты.
* * *
Играла со своим любимчиком Чиполлино, взяла его за ноги и стала крутить. Бац!— ноги отлетели. В другую сторону летит туловище, а проросшая зеленым луком голова— та и вовсе закатилась под диван.
Умоляла меня:
— Почини!
Не раз чинил ее кукол. Но тут починить невозможно.
— Погиб,— говорю,— твой Чиполлино.
— Как погиб?!! Он же игрушечный.
— Игрушки, Маша, тоже погибают.
* * *
Была у нас в гостях тетя Минзамал. Машка ей рассказывает:
— Ты знаешь, какая у меня беда случилась. Чиполлино у меня сломался.
— Ничего, ничего,— равнодушно говорит Минзамал.
И это равнодушие взрывает Машку.
— Что “ничего”?!! Ты разве не знаешь, что он был мой любимчик?!
ТЕТРАДЬ ДЕСЯТАЯ
31.3.61. Ленинград.
Мама при мне (и для меня) спросила у нее:
— Маша, какое время дня ты больше всего любишь? Утро? Вечер? После обеда? Ночь?
Машка вспыхнула. Давно не видел, чтобы она так краснела.
— Это— сервиз,— говорит она.— То есть сюрприз.
Никак не может установить разницу между этими тремя словами. И я еще раз поправляю ее:
— Секрет!
А маме она (раньше) сказала, что любит больше всего раннее утро, когда она из своей кроватки перебирается к своей Эликошечке и целует ее.
Позже, наедине, я сказал Элико:
— Зачем же ты громко говоришь о таких интимностях?
— Я же только при тебе.
— И при мне не надо. Это же действительно “сервиз”.
* * *
Сейчас зашел к ней. Рисует.
— Посмотри, как я хорошо нарисовала! Можно даже на стену вешать.
Девочка-грузинка. Лес. Цветы. Солнце. Кусты. На кустах висит почему-то кепка. Я посоветовал нарисовать еще голову волка, который выглядывает из-за куста.
Маша говорит:
— Эта девочка у меня дрессированная.
— Волк, наверно, дрессированный? А девочка— дрессировщица?
— Да,— соглашается она.
Я посоветовал:
— Пусть
Кажется, сейчас рисует цирк.
Пойду проверю.
* * *
Нет, рисует, наоборот, “дремучий лес”.
— Я цирк не умею рисовать.
И в самом деле: откуда же ей уметь. Никогда еще не бывала.
1.4.61.
Утром сегодня прибежала будить меня. Сует мне в лицо свои руки:
На... посмотри!..
И объясняет:
— Ногти! Ногти!.. Растут? Выросли?
2.4.61. Воскресенье.
Вчера были в Пушкине. День рождения тети Ляли. Для Машки эта поездка— событие. Она знала, что у нее появилась маленькая племянница и одно время даже сердилась, когда ее называли “тетей”. Хотела, конечно, посмотреть Кулемушку, но особого рвения не проявляла.
И вот...
У подъезда нас встречает тетя Ира, ставшая недавно бабушкой. На руках у нее— большой круглый пакет в синем одеяле.
— Кулемушка!
Машка заглянула туда, в этот пакет, с трепетом откинула белую кружевную простынку— и была покорена!
Кулемушка— смешное, безволосое и вместе с тем рыжеволосое существо, не ахти какое красивое, но чрезвычайно милое, привлекательное, симпатичное. Синеглазая, спокойная, веселая.
Сколько радости получили мы все, и всех больше, конечно,— Машка!
Ведь живая кукла! И можно трогать пальчики на руках и на ногах. Можно разглядывать ноготки, целовать и гладить затылочек с короткими рыжими волосками и теплый живой животик с настоящим большим пупком! Даже на руках Машке позволили Кулемушку подержать!
* * *
Обогащенная вчерашним опытом, сегодня с утра играет в куклы: пеленает свою крохотную тятятяшку, кутает ее в одеяльце и— самое трогательное— кормит ее, расстегнув на груди кофточку. Очень верные движения. Серьезно, спокойно и даже с какой-то материнской гордостью.
30.4.61.
Случилось так, что без малого месяц мама и папа не притрагивались к этой тетради.
Перепишу несколько Машкиных “сентенций и замечаний”. Сделаны эти заметки в разное время— в Комарове и в Ленинграде.
* * *
Увидела в газете портрет Гагарина. Залюбовалась.
— Красивый очень!.. На дядю Степу похож.
* * *
Мама была в Тбилиси. Ездила на похороны дяди Рачика, отца Павлика. Мы с Машей очень скучали. Один раз Маша мне говорит:
— Знаешь что, папа? Давай в Тбилиси поедем с тобой!
Я объяснил ей, почему нам сейчас ехать нельзя:
— Ты же помочь не можешь ничем...
— Почему? Я могу. Я в аптеку схожу.
И, испугавшись собственной храбрости, тут же добавила: