Наша первая революция
Шрифт:
В течение 1904 года целым рядом банкетов - врачей, архитекторов, журналистов и профессоров - выносились резолюции с осуждением царизма и конституционными требованиями. Но это были только слова. Некоторые добрые люди говорили, что Иерихон пал от звуков еврейских труб, - таким же образом, надеялись либералы, падет и твердыня самодержавия. Но либералы ошиблись, и если царизм пошатнулся, то не они были тому причиной. Либералы вскоре попали в тупик и обнаружили свою реакционность, которая неотделима от природы буржуазного класса. Так как они своими выступлениями не сумели свалить монархию, то им ничего больше не оставалось, как ждать, что за них это сделают небесные силы. И вот, когда либерализм должен был признать себя побежденным, на сцену русской исторической жизни выступил пролетариат. 9-ое января 1905 г. является великой исторической датой. Вы помните, товарищи, как русский пролетариат в Петербурге совершил величественный акт, революционный по существу, хотя и наивный по форме, предъявив свои требования царю, считавшемуся до тех пор подателем всех благ. Вы помните, что на эти требования царь ответил ружейными залпами и свистом нагаек. Это как бы подвело итог прежним отношениям между царем и народом, положило конец всякому моральному обаянию царизма в народе. Как прежде на голом теле преступника каленым
В этом сущность революции. В повседневной жизни рабочий сознает себя металлистом, портным или сапожником, петербургским портным, металлистом из Москвы или Петербурга и т. д. Новый революционный период отнял у каждого отдельного рабочего его национальную, местную, групповую оболочку. Рабочий почувствовал себя живой частью единого тела, для него стало свято и обязательно то, что свято и обязательно для всего пролетариата в целом. В ответ на движение, вызванное 9-м января, является царский указ 18-го февраля*93а. Никогда, товарищи, русский царь не проявил себя более жалким и более беспомощным в своей жестокости, чем тогда. Утром он издает манифест, в котором призывает все черные силы русской земли сплотиться вокруг трона против поднявшейся революции; а в тот же самый день вечером издает указ, в котором провозглашается принцип народного представительства. Царское правительство было напугано до такой степени, что царь, издав утром погромный манифест, в тот же день вечером отказывается от него и издает другой, полуконституционный манифест, в котором отражается его страх пред движением народных масс. И, конечно, оба царские манифеста начинаются словами: "Радея о благе народа"...
Но народ отлично знал, где была царская душа в то время, когда писался "конституционный" манифест. Русский пролетариат, хотя еще молодой и политически неопытный, отказывается верить царским словам и посулам (этим он выгодно отличается от балканских буржуазных политиков, которые руководятся в своих поступках царскими обещаниями). После указа 18 февраля русский пролетариат усилил свои ряды, и мы видим, как весь русский народ заражается революционным подъемом, как все сословия, одно за другим, вступают в борьбу с самодержавием. Статистика показывает, что в 1905 году число забастовок в России превысило в пять раз число забастовок в Западной Европе и других передовых странах. Вы можете себе представить, какое колоссальное напряжение сил потребовалось для того, чтобы можно было объявить всеобщую забастовку в октябре месяце. Между февральским движением и великой забастовкой происходит восстание Черноморского флота, поднявшего красное знамя. Результатом был новый манифест 6 августа, объявивший о созыве "Государственной Думы". Тогда либералы обратились к нам с такими словами: "Господа, в России 6 августа 1905 года провозглашена конституция. Отныне вы можете опереться на почву легальности (права). Оставьте же ваши революционные средства и методы и станьте на почву права". Вот с какими словами обратились либералы к партии пролетариата; но последняя ответила им презрением, как всегда. После этого движение достигает кульминационного пункта с объявлением октябрьской забастовки, в которой участвует более миллиона рабочих и которая парализует весь государственный аппарат.
Товарищи, государство это - машина, которая, как любая фабричная машина, держится на спине рабочего класса, и когда народ отказывается ее поддерживать, она распадается на части и ее централизованная сила рассыпается в пыль и прах. ("Аплодисменты, голоса "верно, верно".) И вот на исторической почве русского деспотизма, в ответ на октябрьскую забастовку, появляется манифест 17-го октября с обещаниями еще больших избирательных прав, свободы собраний, права коалиции, свободы печати и пр. Царь, белый царь, опиравшийся на самодержавие и православие, сразу дает свою подпись на пергаменте конституции. Это есть великая революционная победа пролетариата! Несколько дней спустя она была потоплена царизмом в крови. Но мы этой победы никогда не забудем, мы запишем ее и скажем, что царь взял под козырек перед революцией. (Аплодисменты.)
Товарищи, манифест 17-го октября был издан, но вся русская бюрократия с ее естественным и искусственным подбором негодяев осталась на месте. Трепов, который 12 октября, пять дней до издания манифеста, издал свой собственный манифест "патронов не жалеть!", остался после 17 октября начальником Петербурга, и петербургский пролетариат знал, чего он может ждать, раз проведение в жизнь конституционных принципов поручено этому человеку. К моменту издания манифеста, в разгаре стачечной борьбы, петербургский пролетариат направил все усилия на свое объединение, на создание своей собственной крепкой организации. Это поистине историческое чудо, свидетельствующее о неисчерпаемой мощи рабочего класса, огромное чудо, что в течение 4 - 5 дней в Петербурге, как из-под земли, возникла живая, гибкая и авторитетная организация, охватившая 200 тысяч петербургских рабочих и вписавшая свое имя в историю русской революции. Я говорю о Петербургском "Совете Рабочих Депутатов". Каждые 500 рабочих данной фабрики, завода или района избирают по одному делегату. Избранные образуют Совет и становятся господами Петербурга. Трепов смещен. Витте не смеет показываться перед народом. Государственная машина объявляется под бойкотом, и Совет фактически держит в своих руках государственную власть. Вы, товарищи, вероятно все помните, что царь к своему манифесту 17-го октября приложил яркий, отчетливый отпечаток своей кровавой руки. Вы помните, что около 19 20 октября вся южная Россия и значительная часть центральной стала ареной ужасающих погромов, организованных "союзом истинно-русских людей", покровителем которого был царь. Вы знаете, что в то время был дан тайный лозунг - ответить на революцию погромами, и повсюду, где пролетариат не ждал за своей спиной предательства и не был готов к отпору, эти погромы дали тысячи жертв. Стоны убиваемых детей и стариков, отчаянные вопли матерей, умирающих над трупами своих детей, - таков был результат манифеста. Только в Петербурге, Москве и некоторых других городах, где пролетариат успел создать свои организации и, отстранив всю бюрократию, взял в собственные руки судьбу и жизнь города, - только там не было и следа погромов. Это доказывает, что погромы учинялись жалкими группами, бандами и шайками там, где народ, рабочие
Как ответил Совет Рабочих Депутатов, что сказал он по поводу царского манифеста? Он сказал: да, конституция дана, - но царизм существует, и Витте играет веревкой, а Трепов скрежещет зубами; свобода печати дана - но цензура остается; свобода собраний также дана, - но охраняют ее казаки. Не конституция нам дана, а нагайка в пергаменте! Таков был ответ "Известий Совета Рабочих Депутатов", и тотчас же петербургский пролетариат, менее всего склонный ограничиваться революционными фразами, приступил к революционным действиям. Он объявил, что с 12 часов 21 октября все типографии начнут работать, но ни одна книга, ни один лист не будут проходить через цензуру, что только при этом условии будет разрешаться печатание в России. Вспомните ту изумительную сцену, когда русские общественные деятели и редакторы, собравшись у Витте, умоляют его о смягчении цензурного режима, и перед ними является представитель Совета и говорит: "Вам все разрешено и ни один лист не пройдет через цензуру: с сегодняшнего дня существует свобода печати". И действительно, в течение двух месяцев, когда Петербург находился в руках Совета Рабочих Депутатов, в России царила американская свобода печати*94. Рука цензора не смела прикасаться ни к одной газете, и в наших социалистических газетах, которые печатались по 212 тысяч экземпляров, мы впервые назвали царя именем, которого он заслуживает: "царь - убийца, царь - ответственный организатор всех бедствий в России!". (Бурные аплодисменты.)
Правительство попыталось, товарищи, помешать Совету издавать свои "Известия": во время забастовки, когда вся пресса безмолствовала, правительству было неловко, что его газеты выходят в таком жалком виде, в то время как газета пролетариата имеет превосходный вид. Правительство пыталось окружить типографию своими войсками. Сила и обаяние пролетариата были так велики, что он беспрепятственно печатал свои "Известия" во всех типографиях, даже в типографии "Нового Времени" - этой реакционной, погромной и панславистской газеты, где мы издали наш седьмой номер таким же шрифтом и в таком же объеме, как "Новое Время". Когда делегат Совета явился в типографию и заявил, что в течение 24 часов она является собственностью народа и нужна для издания "правительственного официоза", ему ответили, что типографию не дадут, потому что боятся, что будут испорчены машины.
Наш представитель заявил, что Совет даст самых лучших рабочих. Тогда сослались на то, что "сейчас забастовка, и нет электричества".
– Мы распорядимся, чтобы дали свет.
– Но нашей станцией заведуют офицеры, и на ней работают моряки.
– Наши распоряжения достаточно красноречивы и для офицеров и для моряков, таков был наш ответ.
Через полчаса помещение было освещено электричеством, мастера машин не испортили, и газета вышла. (Бурные аплодисменты.)
Товарищи, вскоре после октябрьской забастовки царская реакция начала показывать свои когти и раньше всего в Кронштадте, где восстание моряков было потоплено в крови, а затем в Польше, над которой повис меч военного положения. И петербургский пролетариат, еще не успевший отереть пот со своего лица после октябрьской забастовки, заявил, что до тех пор, пока веревка военно-полевого суда будет грозить головам моряков, пока в Польше свирепствует военное положение, петербургские рабочие не прекратят движения и не перестанут заявлять свой могучий протест. (Аплодисменты.)
1 ноября в Петербурге была провозглашена новая всеобщая забастовка, в знак протеста против натиска кровавой реакции. Тогда Витте обратился к петербургскому пролетариату с увещательным письмом, которое начиналось словами: "Братцы-рабочие"... Вы видите, как умильно обращается русский министр к русскому рабочему, когда последний наступает ему сапогом на горло: "Братцы-рабочие, не забывайте, что царь желает вам добра. Не слушайте вредных агитаторов-смутьянов. Стойте на своих постах. Я ваш друг и желаю вам добра". (Общий смех.) На это Совет Рабочих Депутатов ответил ему 2 ноября письмом, которое я могу вам изложить почти дословно. Прежде всего Совет заявил, что он ни в каком родстве с графом Витте не состоит. Граф Витте говорит, что царь нам желает добра. Петербургский пролетариат отвечает только двумя словами: "9-е января". Витте говорит, что он нам желает добра, - петербургский пролетариат не нуждается в расположении царских фаворитов.
С графом Витте, - так говорил весь Петербург, - случился припадок астмы, когда он читал этот ответ. Он спешит издать правительственное сообщение о том, что моряки не будут судимы военным судом и военное положение в Польше будет снято. Петербургский пролетариат отвечает, что 7 октября в 12 часов будет прекращена забастовка, и что он отступит с поля революционной борьбы в таком же порядке, в каком вступил на него. (Аплодисменты.)
Товарищи, в это время Петербург представлял незабываемую картину. Это город с двумя миллионами населения, с громадными фабриками, на которых работает несколько сот тысяч рабочих. В те дни, когда фабрики стояли мертвые, когда ни одно колесо не двигалось, когда вся жизнь замирала, когда театры по нашему требованию прекращали представление в середине первого действия, когда улицы были погружены во тьму, электричества не было, когда в квартирах царских тайных советников царил мрак, - в те дни мы видели, мы чувствовали, что такое пролетариат и какова его сила. Мы видели, товарищи, что все общество живет только благодаря ему: благодаря ему властители пользуются своей властью, благодаря ему богатый богатеет, ученый изучает науку, собственник владеет ярко освещенными дворцами. Все это благодаря рабочему классу, который держит в своих руках весь мир. (Аплодисменты.) Я думаю, что если бы в то время нас, социалистов, лишили зрения, залепили бы нам уши воском, то мы пальцами могли бы осязать социализм на петербургских улицах.