Наша служба
Шрифт:
Огромное помещение, служащее для грузоперевозок, было завалено коробочками, коробчонками, коробками, коробищами и тем, что Антон назвал бы (продолжая ряд) как минимум коробобищищами. А ещё были пакеты, свёртки, упаковки и прочее, прочее, прочее. Посреди трюма вообще стояла украшенная громадным розовым бантом бронзовая пятиметровая статуя, изображающая нечто квадратно-угловато-непонятное. Чтобы избежать повреждений при взлёте и посадке, она была закреплена тремя разноцветными металлическими тросами.
Всё это великолепие сверкало всеми возможными цветами упаковочной
Прокофьев присвистнул. Других цензурных способов выразить свой восторженный шок (или шокированный восторг) он не знал. Его захлестнул совсем детский, непередаваемый восторг. Он вспомнил, как ждал новогодней полуночи, поглядывая на упакованные коробки под ёлкой.
– Я вам завидую, – в порыве благодушия сказал Антон. – Вы доставляете людям хорошее настроение!
– Э нет! – всполошился Перион. – Никаких наркотиков! Все подарки проверялись таможенной службой! У меня и декларация имеется!
Прокофьев сверился с документами на перевозку, на которых красовались многочисленные штампы проверочных, таможенных и карантинных служб, и вернул документы пилоту.
На всякий случай прошёлся по ангару, позаглядывал за упаковки. Впрочем, что он там мог разглядеть? Лишь другие упаковки.
Прокофьев задумчиво пожевал губу. Можно заканчивать. С одной стороны, он имел право потребовать вскрыть груз для досмотра. Но ведь это не просто ящики! Это подарки!
Антон остановился возле упакованного в коробку из прозрачного пластика аквариума. Вода в нём кипела, однако плавающие там рыбки чувствовали себя превосходно. Мало того, вокруг них постоянно появлялись кристаллики льда, из-за чего за рыбками постоянно появлялся быстро тающий ледяной шлейф. Зрелище было просто потрясающим!
– Ледяные карпы, – пояснил Перион. – У нас тоже такие в горячих источниках водятся. Как видите, у них очень высокий коэффициент теплоёмкости. Если выключить подогрев аквариума – вода полностью заледенеет за пару минут.
Пока сержант бегло осматривал трюм, крагианец успел смастерить десяток бумажных фигурок, выстроить их на коробке и сейчас заканчивал ещё одну. В ней без труда угадывалась упрощённая бумажная версия самого Периона.
– Похож, – резюмировал Антон.
Пилот кивнул, взглянул на часы и горестно вздохнул. После чего принялся прилаживать свою уменьшенную копию к другой фигурке. Это была гильотина. Каркас был сложен из бумаги, а взведённое лезвие – из куска невесть откуда взявшегося картона.
Антон поцокал языком.
– Ну зачем же так мрачно?
– Приблизительно
«На жалость давит», – подумал Антон.
– Не нужно было нарушать. Кроме того, не так уж я вас и задержал.
Перион закончил с моделькой, уложил свою копию в гильотину и взглянул на часы, после чего перевёл взгляд на Антона.
– Наша фирма отвечает за своевременную доставку. Видите этот подарок? – Крагианец указал пальцем на небольшую коробку в салатовой обёртке с изображениями всевозможных часов. – Её я должен вручить виновнику торжества… – Он снова поднял руку с часами к глазам. – Через три… две… одну… Сейчас.
Перион выбил из оригами какую-то незаметную бумажную подпорку, и картонное лезвие опустилось. Отрубило оно голову фигурке или нет, Прокофьев не увидел.
Он услышал хлопок, и в ангаре погас свет. Запахло озоном.
– Ни фига себе сила искусства, – ошарашенно проговорил сержант.
– Это не я! – так же удивлённо ответил крагианец.
Говорят, «темнота – друг молодёжи». Вот только не стоит думать, что это аксиома. При обычной ситуации в тёмной подворотне темнота окажется другом того молодого человека, который стоит за углом с дубинкой, а не того, который, весело насвистывая, сворачивает в эту подворотню, играя с новеньким коммуникатором. Антон усвоил это правило очень давно, потому первым делом тихонько отошёл в сторонку и достал фонарик.
Луч упёрся в пилота, тот прикрыл глаза рукой. Всё нормально. Вроде не агрессивен. Сержант повёл фонариком со стороны в сторону и остановил луч света на одной из подарочных упаковок. Той самой, которую Перион должен был вручить получателю минуту назад. Точнее, на том, что от неё осталось. Её разворотило в клочья. Ошмётки салатовой упаковочной бумаги ещё не успели опуститься на пол.
– Что здесь было? – мрачно спросил Антон.
– Подарок. Тут везде подарки.
– И много ещё у вас таких взрывоопасных гостинцев?
– Не знаю.
Антон подошёл к коробке и заглянул в дыру. Какие-то механические остатки, среди них можно было различить проводки и схемы.
– Бомба, – констатировал Прокофьев.
– Слабоватая, – задумчиво заявил крагианец. – У меня даже ушки не заложило.
С нехорошим предчувствием Прокофьев перевёл луч на дверь.
Лампочка на пульте не горела. На всякий случай Антон подошёл и ткнул кнопку. Ничего. Дверь была обесточена.
Сержант достал рацию. Нажал кнопку вызова. Тишина. Его догадка подтверждалась.
– Ой! У меня часы сломались! – подал голос пилот, чем подтвердил догадку Антона. Вся электроника, работавшая в момент, когда сработала бомба, перегорела.
– Электромагнитный импульс, – уверенно заявил Антон.
– И что это значит?
– Это значит, что мы заперты в ангаре, как шпроты в консервной банке. Только места очень много.
– То есть нам остаётся ждать, когда кто-то вскроет банку?
– Именно! – Прокофьев щёлкнул пальцами. – Семёныч! Он забеспокоится, когда меня слишком долго не будет и… – Антон задумался, и рука безвольно повисла. – Наверное…