Наше послевоенное
Шрифт:
Трудно так жить. Хочется найти точку опоры и судить о людях и их поступках одинаково, без всяких колебаний. А у меня какая-то раздвоенность.
Я как будто и осуждаю человека в душе и в то же время оправдываю его. Поэтому я путаюсь и стараюсь никогда не вмешиваться в чужие дела и не высказывать своего мнения. Когда мне говорят что-нибудь плохое о человеке, я всегда ищу в мыслях причины, вызвавшие тот или иной его поступок, и оправдываю его. Это когда говорят о незнакомых. А когда о знакомых,
11 августа
Вчера я выдрала себе зуб. Рана и челюсть все еще очень сильно болят, поэтому я на тренировки не пошла.
14 августа
Прискорбно сознаться. Но две тренировки в день меня очень утомляют
А когда приходишь домой, то и тут нет покоя. Почти совсем ничего не успеваю читать. Впрочем недавно прочитала Голсуорси - "Путь святого".
Я люблю Голсуорси гораздо больше, чем Джека Лондона и даже больше Диккенса.
Мне понравилась мысль, высказанная одним из героев:
– Все, что мы делаем, не является ошибочным до тех пор, пока результат не покажет, что мы ошибались.
Мама покупала свежее мясо на рынке. Мороженое мясо, которое в изобилии продавалось в магазинах, в нашей семье считалось несъедобным. По воскресениям я ходила с мамой на базар и помогала нести ей продукты.
Из мяса варились щи - ни борща, ни супа мама не любила. Щи назывались ленивые, ели их без сметаны.
На второе подавалось вареное мясо из супа и салат из помидоров и огурцов с зеленью, политый растительным маслом.
Приходя с тренировки, я кидалась на еду как зверь и мне до сих пор кажется, что ничего вкуснее я не ела.
Иногда покупали цыпленка и несли его вниз головой с базара. Потом кто-нибудь из знакомых соседских мужчин рубил ему голову, и мы готовили чахохбили или сациви. Бабушка пекла на керосинке блины, делала вареники с творогом, в чуде пекла яблочный пирог, в общем без газовой плиты и горячей воды, без всяких условий готовили очень вкусно.
Еда в нашем доме была на первом месте.
Помимо Зои, Заруи и Софы я, после того, как мы переехали, много общаюсь еще с Маней Альберташвили, тоже моей одноклассницей, она живет в доме напротив, и мы часто вместе ходим в школу.
Вот Маня сидит у меня и я пытаюсь объяснить ей что-то из алгебры, но обнаруживаю, что она не знает предыдущего материала. Пытаюсь объяснить приведение подобных членов, но нужно еще объяснить отрицательные числа, абсолютную величину. В общем весь курс алгебры от шестого класса до восьмого.
Я плохой педагог, ну просто никакой, а Маня еще тот подарочек по части математики.
В общем я так заморочила ей голову абсолютными величинами, что на вопрос, сколько будет пять минус три, Маня, не желая попасть в просак, тупо соображала, напряженно тараща свои
Позднее, уже в десятом классе, помню, я рассказываю Мане задачку по геометрии с увлечением и надеждой, вдруг поймет? Маня внимательно на меня смотрит и минут через пятнадцать вдруг с размаху сильно ударяет меня рукой по спине.
– Не горбись,- говорит она, - ну что ты спину сгорбила, сядь прямо!
Я замолчала. Стало ясно, что все время, пока я объясняла, Маня не слушала, что я говорю, а смотрела, как я говорю, озабоченная моей некрасивой позой и привычкой сутулиться.
Разве тут до геометрии, когда подруга так себя уродует?
Маня носила косы, а потом подстриглась, и густые, черные волосы непроходимой чащей стояли у нее на голове. Худая, тоненькая Маня любила подчеркнуть свою талию и туго, по тогдашней моде завязывала на себе пояс.
– Маня, у тебя будет шнурованная печень, - говорила ей моя мама, пытаясь просунуть ладонь между поясом и Маниной талией.
– Нет, ничего, не туго,- отбивалась Маня.
А стоила маме отвернуться, она бралась за меня и затягивала пояс на мне покрепче.
– Посмотри в зеркало, так гораздо красивее,- настаивала она.
Маня жила с мамой и братом Аликом в доме напротив нас и часто забегала ко мне в свободное время, но вне школы, так как в школе я была в основном с Софой и Зоей.
Софкин свирепый нрав пугал Маню, и она избегала частых контактов с ней.
Мама дружила с Валей, ее мамой. Вечерами они любили посидеть, попить кофе. Валя подрабатывала шитьем и мы иногда заказывали у нее летние платья.
Пока Валя втыкала в меня булавки при очередной примерке, Маня варила кофе по-турецки (две чайные ложечки мелко молотого поджаренного кофе и одна чайная ложка сахара на меленькую кофейную чашку не более 50 г), и потом вчетвером его пили, аккуратно переворачивали чашечки, и Валя гадала на кофейной гуще.
Как-то летом я спешила к Софе. А вход в Софкин двор защищали ворота - железные ворота с маленькой дверцей, войти в которую можно было, лишь низко наклонив голову. Я не рассчитала и шваркнулась об эти ворота носом.
Из глаз посыпались искры, а из носа потекла теплая жидкость. Я подставила ладони, думая, что кровь, но вытекла целая пригоршня воды, вот до чего я нанырялась!
Я побежала к крану, скорее примочить нос холодной водой. Под краном стояло ведро. Как только я поднесла руку к крану, выскочил Софкин сосед по двору, мелкий белобрысый ядовитый еврей неопреленного возраста и стал орать на меня, что я мою свой нос над его чистым ведром.
– Слушайте, я очень больно ударилась об ваши ворота,- оправдывалась я, смущенная его злобным напором.