Наше послевоенное
Шрифт:
А мы тоже копим фольгу на елку и заворачиваем в нее грецкие орехи. Предварительно фольгу нужно разгладить кончиком ногтя. Получаются красивые украшения. Можно склеить гирлянду из полосок фольги. Но клей плохой и гирлянда не прочная. На елку кидаем вату - это снег. Один год ставим на елку свечи. Но мама боится пожара - и свечки зажигаем ненадолго.
Мне отрастили косы. В каком возрасте - не помню. Но к шести годам они уже заплетаются. Причесывание по утрам теперь - это мука для бабушки и слезы для меня.
С Олей мы часто ссоримся. Бабушки говорят: вместе тесно, порознь скучно. Одна задириха, другая неспустиха. В общем, не вникают в наши проблемы. А с Таней, дочкой дяди Юры, мы играем реже, мама дружит больше с братом Витей.
Но Таня и Оля дружат между собой больше, чем я с ними. У них и матери сестры и отцы братья. Сыновья бабы Веры женаты на сестрах Тоне и Нине. У них часто бывают застолья. Помню большой стол, много взрослых.
Все веселые. Дети тут же за столом. И нас не гонят спать.
Взрослые пьют и поют - "Над Волгой широкой..."
"Что стоишь качаясь...," "Летят перелетные птицы".
Тетя Тоня имела хороший голос. Помню как она запевает после недолгих уговоров. Слова песен помню до сих пор.
Я много рисую. Раскрашиваю альбомы для раскраски и просто рисую. Основная тема - красавицы. Девушка с кудрявыми волосами до пят среди птиц, цветов и деревьев. Сверху полоска голубого неба, внизу полоска земли, посередине в пустоте действующие лица. Закрасить весь рисунок не соображаю.
При рисовании красавиц искажаю пропорции лица и тела. Глядя на моих уродцев, мама ставит им диагнозы (дебил, рахит 2-ой степени и т. д. ). Опять обида, я жду восхищения, и не получив его, плачу.
В один из зимних вечером к нам заглянула тятя Рая. У нас были испорченная фотобумага небольшими квадратами, с одной стороны матовая, с другой глянцевая, я пыталась рисовать на этих квадратиках с глянцевой стороны, но ничего не получалось.
За дело взялась тятя Рая. Она объяснила мне, что рисовать надо на матовой стороне, и для примера взяла мои карандаши и стала рисовать. Я как зачарованная следила за этим процессом.
Помню домик, занесенный снегом, елки вокруг него, покосившийся забор, тучи на небе.
Красивый букет цветов весь в травинках. Еще что-то. Она изрисовала несколько листиков и я долго хранила их и подражала.
Уходя Рая сказала:
– А девочку надо бы учить рисовать.
Но в тот момент это было невозможно.
Я знаю все буквы, но читать не могу. Бабушка и мама бьются со мной, но я никак не могу сложить буквы в слова. Моя глупость их раздражает. "Тупица"- измучившись, поводит итог мама. Я вою в голос.
Вдруг приходит моя избавительница - баба Вера. Она работает в "РОНО", ей
– Вы не знаете методики обучения- говорит баба Вера.
– Ребенок не виноват.
И садится со мной сама.
– Зоечка, пой буквы. Пой ММММАААА ММММААААА
– Что получилось?
Через 10 минут я уже умница и читаю сама.
Мама и бабушка посрамлены, а я торжествую.
Бабушка ругает маму, что она быстро тратит деньги после получки, а не рассчитывает на все время до следующей получки.
– Смотри Нонка, потом опять зубы на полку,- говорит она.
Но денег все время не хватает. Мама работает одна, а нас трое. Так что "зубы на полке" у нас часто.
Умер Сталин. Мне страшен сам факт смерти. Это что-то непонятное, со мной такое не должно произойти, с детьми такое не бывает.
Бабушка, всхлипывая, читает газету вслух . Всплакнула и мама.
Бабушка сложила газету и сказала, что спрячет ее:
– Зоечка вырастет и прочитает.
Это я запомнила очень хорошо и в классе 8 или 9 спросила, а где газета? Но бабушка не сохранила газету, выбросила, когда развенчали культ личности.
Дни тянутся и тянутся, и расту я так медленно. Никогда, наверное, не стану большой, чтобы делать, что мне захочется. Взрослые как будто никогда не были маленькими или совсем про это забыли. Я даю себе слово помнить, как тяжело быть ребенком и зависеть от чужой воли. Я не буду обижать моих детей, как обижают меня. Решено.
Я была невозможным ребенком. Это я знала от мамы. Она любила вспоминать, как отлупила меня босоножкой (почему босоножкой? видимо, более подходящего инструмента под рукой не нашлось). После экзекуции я долго была "шелковая".
Босоножку я не помню совсем (кажется, это было чуть ли не во Владивостоке, а то и того раньше), но напоминания о ней помню хорошо. Маму просто преследовала мечта о шелковой дочке.
Бабушка же любила говорить, что меня подменили.
– Ребенка словно подменили, со мной она не такая - говорила бабушка.
Видимо меня подменяли достаточно часто, так что трудно было определить, какой именно экземпляр в действии в настоящий момент.
Помню, что когда я надувалась на бабушку, то она говорила
– Что-то опять Зошка выбуривает
И еще дразнилку
"Наша Зошка маленькая, чуть побольше валенка
В лапотки обуется, как пузырь надуется."
Ходит и поет себе, как будто не про меня.
Получалось очень обидно.
Еще стоит обидеться, как тут же - А на битых воду возят.
А кому хочется возить воду? Никому.
И еще я часто была пигалица. Как только мои требования и капризы переполняли бабушкино терпение, я становилась этой самой непонятной, но явно противной пигалицей, которая ишь, смотри, выросла