Наше всё – всё наше

Гурский Лев Аркадьевич

Яша ШТЕРН (пожимая плечами): Пушкину приходилось маскироваться, кто же спорит? Его плотно окружали антисемиты — от царя Николая до Пестеля. Он им кидал кость, чтобы спасти главное, сокровенное.

Максим ЛАПТЕВ (недоверчиво): Например?

Яша ШТЕРН (без колебаний): Например, образ гения Моцарта — в тех же самых «Маленьких трагедиях».

Максим ЛАПТЕВ (медленно выговаривая по слогам): Моцарт был австриец.

Яша ШТЕРН (кивает):

Был, был, успокойся. По паспорту. Будто ты сам не знаешь, КАК это делалось в те мрачные годы? Мама — австрийка, отец — музыкант, в пятую графу пишем национальность мамы. Ты подумай головой: в какой семье, кроме как еврейской, мальчика с трёх лет сажали за рояль? Опять-таки, не забудь, КТО отравил нашего Вольфа Амадеевича? Нацист Скорцени…

Максим ЛАПТЕВ (тяжко вздыхая): Салье-е-е-ери!

Яша ШТЕРН (азартно): Вот и я о нём же.

Максим ЛАПТЕВ (устало): Ну хорошо, пусть Моцарт, ладно. Кто ещё?

Яша ШТЕРН (не раздумывая): Семь богатырей из «Сказки о мёртвой царевне». Число семь — намёк на менору, a сами богатыри — вылитый израильский патруль на территориях… Кто ещё? Дубровский с его прононсом. Кудрявый брюнет Ленский. Дон Гуан — из сефардов, естественно. Опять же Земфира. Мало тебе примеров?

Максим ЛАПТЕВ (с тоской): Земфира разве была не цыганка?

Яша ШТЕРН (наставительно): Даже в театре «Ромэн» все цыгане — давным-давно из наших. Ты что, правда этого не знал? А, может, ты ещё и «Песнь о вещем Олеге» в школе не изучал?

Максим ЛАПТЕВ (сдаётся): Ясно. Вещий Олег — тоже был семит.

Яша ШТЕРН (удивлённо): Этот погромщик? Ну что ты! Евреями, наоборот, были хазары. Пушкинское стихотворение — притча о ветхозаветном отмщении. Типа операции «Меч Гидеона». (Мечтательно.) Эх, если бы хазарскому спецназу попался Бушков! (Вновь протыкает иголкой голову воскового человечка.) От всех этих фокусов вуду — что паршивцу? Ничего. Максимум похмелье.

Максим ЛАПТЕВ (подумав): Змея в конском черепе — это надёжнее.

Яша ШТЕРН (не без зависти): Да уж, профессионалы работали.

ДЕЛО СЕДЬМОЕ

Корни дедушки Корнея

Районная библиотека. Полусонная бабушка-библиотекарша за стойкой, десяток стеллажей в центре зала. Фикус в кадке, портрет Пушкина в рамке. Час ещё ранний, так что посетителей пока

только двое: Максим Лаптев у стенда с новинками перебирает детективы, a Яша Штерн в двух шагах от Максима буквально прилип к полке с детской литературой. Стоит, рассматривает яркие издания. Время от времени одобрительно хмыкает или цокает языком.

Максим ЛАПТЕВ (оторвавшись от своего криминала; удивлённо): Яш, ты чего такой довольный? Вспомнил босоногое детство?

Яша ШТЕРН (весело подмигнув Максиму): Да нет, Макс, я о другом подумал. Умеем же мы, семиты, устраиваться, чёрт побери! Нет, что ли? Возьми вот нашего Корнея Чуковского, к примеру…

Максим ЛАПТЕВ (с некоторым удивлением): Погоди, разве он был евреем?

Яша ШТЕРН (безапелляционно): Разумеется. По отцу. Почитай хотя бы дневники Чуковского, там чёрным по белому. Папашу своего беглого я, мол, не знаю, но сильно подозреваю, что он был еврей… Ну так вот, Макс, продолжаю свою мысль, и ты не перебивай, пожалуйста. Про Чуковского. Тридцать семь лет он уже покойник, a всё продолжает окучивать издательства. Гляди-ка, только в этом году его навыпускали и «ЭКСМО», и «АСТ», и «Стрекоза-Пресс». Видишь? (Демонстрирует Лаптеву свежие издания «Айболита», «Бибигона» и др., и пр.) A тиражи, между прочим, такие, что живые могут позавидовать мёртвому. И вообще, дорогой Макс, я уверен в том…

Максим ЛАПТЕВ (не удержавшись, опять вклинивается в Яшину речь): Стоп-стоп! Я уже знаю, о чём ты сейчас скажешь. О том, что вся советская детская литература — сплошь еврейская заслуга. Маршак, Барто, Квитко, Заходер, Остер, Сапгир, Сеф, Дриз, Аким…

Яша ШТЕРН (хладнокровно продолжает):…Кассиль, Каверин, Фраерман, Алексин, Драгунский… Ну да, правильно, наших тут завались. Хотя, если уж на то пошло, детская литература в СССР поначалу была заслугой англичан, итальянцев, американцев и иных зарубежников.

Максим ЛАПТЕВ (морща лоб): Ты это в переносном смысле?

Яша ШТЕРН (пожимает плечами): В самом прямом. Мы просто брали, что плохо лежало. Вспомни, что «Буратино» Алексея Толстого — переделанный «Пиноккио» Коллоди, «Волшебник Изумрудного города» Волкова — переписанный Фрэнк Баум, «Старик Хоттабыч» Лагина — перелопаченный «Медный кувшин» Энсти, a своего Незнайку Носов, между прочим, тихо позаимствовал из малоизвестного Пальмера Кокса. Наш Корней Иванович тоже слегка попользовался текстами Хью Лофтинга. Ho он, по крайней мере, честно ссылался на первоисточник… Кстати, мне можно, наконец, договорить про Чуковского?

Максим ЛАПТЕВ (покаянно): Извини. Продолжай, конечно, я тебя слушаю.

Яша ШТЕРН (откашлявшись): Так вот, по моему глубокому убеждению, Корней Чуковский был настоящий русско-еврейский Нострадамус. В его вроде бы детских стихах первой четверти прошлого века есть таки-и-и-ие пророческие откровения — пальчики оближешь. Я уж не говорю о том, что первое поэтическое описание полтергейста — целиком его заслуга. «Мойдодыр» помнишь? «Одеяло убежало, улетела простыня…» A «Федорино горе»? Там ещё покруче.