Нашедшая себя
Шрифт:
Но в этот раз я превзошла даже трёх толстяков из сказки Юрия Олеши. Как зомби, моё тело подошло к холодильнику и стало выкладывать на стол то, что я старательно не замечала всю неделю. Так я решила пополдничать, сделать перерыв между уборкой и познанием самоё себя, так сказать. Масло, сыр, колбасу, огурец. Всё летело на стол с какой-то молодецкой удалью, словно вскрикивало: «Эх, хорошо, ух-ты, отлично!»
Самое смешное, что именно овощ меня подбодрил. Он как-то мне молодо-зелено улыбнулся, уж и не знаю каким местом. Мне было не до анализа и синтеза. Голос разума была в гипнозе. Достав хлеб, я деловито и быстро нарезала его большими кусками,
Голос совести пытался образумить меня: «Остановись, зачем ты это делаешь. Ведь завтра я тебя буду грызть. Посмотри на свой живот, он уже начал сдуваться. Немного, но уже начал уменьшаться желудок, хотя и непросто, но ведь начал. Остановииииии…» Но бес-по-лез-но. Жёстким, презрительным, холодным тоном я запретила внутреннему голосу вещать, раз я его не спрашиваю.
– Ничего страшного, нельзя себя насиловать, угнетать. Я живу в свободной стране, – это последние слова, которые я помню. Потом мозг отключился окончательно.
Мой третий глаз открылся не в центре лба, как положено третьему глазу, а навис над столом и в упор рассматривал нечто непонятное, то есть меня жующую. Я с таким наслаждением и смаком вонзала зубы в огромный бутерброд, что глаз поперхнулся, прыгнул назад на лоб и от ужаса закрылся. Теперь никто и ничто мне не мешали. Трапеза прошла на славу. Желудок и слабая воля ликовали, а совесть тихо плакала в уголочке сердца.
Да, это не сон. Наша героиня сорвалась и проглотила еду, как герой английской песенки в переложении Корнея Чуковского.
Робин Бобин Барабек
Скушал сорок человек,
И корову, и быка,
И кривого мясника.
И телегу, и дугу;
И метлу, и кочергу.
Скушал церковь, скушал дом,
И кузницу с кузнецом,
А потом и говорит:
«У меня живот болит».
Но у нашей Р. на следующий день болел не живот, а душа. Она не записала в дневник, как мучилась угрызениями совести, как ругала себя и унижала беспощадной критикой. Она хлестала себя обвинительными словами, как пощёчинами, и чувствовала себя несчастной.
Лень утешала свою хозяйку мягко, но настойчиво, но совсем слегка: «Красота ж ты моя, да не переживай ты так. Глупышка! Плюнь на все эти списки правильного питания. Эти авторы зарабатывают на таких дурёхах, как ты. Все помрём. И худые, и толстые. Живём один раз. Наслаждайся. Ешь с удовольствием. Не терзай себя. Вон Черчилль, какой толстяк, и курил без конца, а прожил 91 год. Говорят, что он на завтрак мог съесть жареный картофель, мясные отбивные, дыню, кофе со сливками и тосты с джемом.
Он говорил, что если есть выбор стоять или сесть, то он садился, а если есть возможность лечь, то отправлялся немного поспать после вкусного завтрака. Вот пример. А не эти худосочные анорексички».
Слабая воля Р., зевнув, подхватила оду во славу свободы: «Вот-вот, какой мудрый был человек, до сих пор его все цитируют, так что ложись отдыхать, не парься»
Под ласковыми, утешающими мыслями Р. успокоилась, легла на любимый диван, включила сериал. Слава тому гениальному лентяю, который придумал пульт. Неожиданно под звуки телевизора она заснула сладко и безмятежно.
Глава 3 Страшная фотография
День 29
Ужас-ужас-ужас!!!
Вчера на юбилее сестры я сфотографировалась
Но утро меня так бесцеремонно и грубо сбросило с того пьедестала, что состояние счастья исчезло в тот же миг. Я увидела её…
Я сразу увидела эту фотографию с праздника на своём зеркальном столике. Оказывается, мой любимый муж решил меня порадовать и попросил фотографа увеличить фотку, где вся родня выстроилась полукругом. Сначала я улыбнулась в предвкушении приятных воспоминаний. Нашла на снимке себя. Я стояла первой справа, ближе к фотографу. А потом я увидела его – свой живот. Хотя зачем лукавить: улыбка ещё цеплялась за уголки рта, но первым я увидела мой живот. Его нельзя было не заметить.
Первая слева – очень полная тётя – выглядела Дюймовочкой в сравнении со мной, потому что она стояла очень далеко от безжалостного ока объектива очень объективного фотографа. Так сказать, я была в композиции главным лицом. А точнее, главным животом среди всех остальных животов и животиков. О, мой несчастный, наивный живот!!! Он не знал коварства съёмки, её законы и правила: как встать, чтобы показать лучшее в своей фигуре и притушить недостатки. Вторая сестра удачно замаскировалась за гостями, которые благоразумно пристроились на стульях. Подруга старшей сестры спрятала живот, встав бочком между своим мужем и моими детьми. И только я стояла в полной красе. Нате, смотрите, кто ещё не знает, что я толстая, что у меня нет талии, зато есть он, большой, круглый, переспевший живот. Я молча разглядывала свой живот и себя, как два разных объекта. Так оно и было: два разных существа.
Вдруг в комнату вошёл мой муж-оптимист. Увидев фотку в моих руках и не подозревая бури в моей душе, он радостно ляпнул: «Как классно все получились! Особенно ты, такая весёлая!». Лучше он успел бы уйти в магазин, а ещё лучше на рыбалку. Но он стоял передо мной, такой беззаботно-благополучный, без живота. И весь мой гнев-плач я вылила на него. А зачем ещё муж? Слушать, а потом утешать. И я начала:
«Зачем? Зачем ты взял эту фотку, да ещё увеличил! Зачем??? (Он благоразумно молчал, понимая, что ответов я не жду). Неужели ты не видишь, что мой живот один на этой фотке получился лучше всего, он закрыл всё и всех!!! Ты посмотри, нет, ты посмотри, как он торчит. Нет, не торчит, а висит в воздухе. Самодовольный и наглый, как пузырь. Голова у меня получилась маленькая, улыбка глупая до ушей, как у клоуна, нелепая поза, руки как крюки. А живот?! Самовлюблённый, хвастливый, ужасный. Ты слышишь, как он кричит: «Смотрите на меня все! Это Я! Я! Её животище!!!» (Муж захохотал мысленно, так, на всякий случай).