Нашествие хазар (в 2х книгах)
Шрифт:
Дир прошёл в пустую гридницу, в которой были разбросаны по лавкам щиты, а не висели на стенах, как положено. Подозвал старшого, попенял за беспорядок и предупредил, чтобы вечером никто из рынд не сопровождал его, ни тайно, ни явно…
Лёг на своей половине, попробовал заснуть, но тревога возвернулась, - вспомнилась жена: значит, всё-таки посещение её могилы было следствием тревожного волнения… А Сфандра?… С ней нужно держать ухо востро… Дир смолоду благоговел перед ней, но побаивался… Хотя они по рождению одногодки, Аскольд старше их на шесть лет. Ему в праздник Карачуна - двадцать пятого дня студёна, десятого месяца года [222] ,
[222] То есть 25 декабря. В старой русской жизни декабрь (студень) был десятым месяцем, а с XV века четвертым. С 1700 года его считают двенадцатым. А праздник Карачуна в дальнейшем стал называться Колядками.
Нехороший день, хоть и праздничный, ибо тех, кто родился в этот день, называют карачунами или крачунами. Есть такое выражение - карачун дать, то есть решительно погибнуть… Карачун, видимо, слово тоже тюркского происхождения, - окачуриться, в темноте оказаться… И так далее…
А праздник?… Ну что ж - к этому дню пекли из пшеничного теста домашних животных: коров, быков, овец, кур, гусей, уток. Выставлялись они на окна для показа проходящим, на столе с утра красовались для семейства и уже вечером рассылались в подарок родным… А для трапезы готовили в одном горшке из пшена кашу, а в другом - варёные в меду яблоки, груши и сливы, и оба горшка ставили на покути, в переднем углу… Позднее, когда стали колядовать, возили в санях Коляду - девицу, одетую сверх платья в белую рубашку, видя в ней связь с солнцестоянием зимним и летним, отыскивая в слове Коло символ солнечного оборота и коловратности судьбы человеческой…
Зима ходит с сего дня в медвежьей шкуре, стучится по крышам и будит баб ночью топить печи. А если она по полю идёт, то за ней вереницами метели, а если по лесу, то сыплет из рукава иней, а на реке под следом своим куёт воду на три аршина. Студёное время! Но до дня рождения Аскольда ещё далеко…
Дир всё-таки заснул, сколько спал - не ведал, почувствовал, кто-то его толкает в бок. Открыл глаза, видит - старшой. Дружинники ещё гуляли, хотя за окнами уже было темно.
– Княже, просила Предслава разбудить тебя.
– Да.
– Еруслана ещё нет, может, я с тобой пойду?
– попросился старшой.
– Я же говорил тебе…
– Но будь осторожен.
– Подай мне нож и меч. Кольчугу не надо… И корзно накидывать не стану.
– Видя вконец удивлённое лицо старшого, сказал улыбаясь: - Не беспокойся, к кому я иду - там не убивают…
– Счас везде убивают, - не сдавался дружинник.
– Всё… Я пошёл, - как бы ставя точку под словесным препирательством, произнёс решительно Дир.
Вышел наружу.
– Княже!
– схватила его за руку Предслава.
– Сфандра, княгинюшка, ждёт тебя на берегу Днепра, на прорекарище…
– И что она хочет проречь [223] ?
– Услышишь…
Вскоре до Дира донёсся шум воды, но не говорливый, как летом; мороз по ночам вплотную подбирался к Днепру-батюшке, делая стылым прибрежный песок и твердя землю.
Ухо уловило доносившиеся снизу женские вскрики и плач детей, наступали тяжкие времена для тех, кто жил в береговых землянках.
[223] Проречь - предсказать,
«Как-то бы надо помочь этим людям, строим жилье для древлян, а своих забыли…» - пронеслось в голове у архонта.
Прорекарище соседствовало по чистой случайности с той пещерой, где в своё время парились Чернодлав и Мамун, уже, к счастью, покойные… Хотя почему «к счастью»?… Если их гибель расценивать с точки зрения сторонников Аскольда и Дира, то да… Но ведь оба жреца жили всяк по-своему, и каждый из них защищался в этой жизни и на этой земле, как умел… Сейчас мы можем оценить жизнь того или иного человека, сообразуясь с заповедями Христа; у язычников же были свои законы существования…
Прорекарище представляло из себя плоский круглый камень. Прорицатели приходили сюда, когда луна находилась в своей первой четверти. В месяц груденя это время оказывалось соответствующим примерно после семнадцатого дня.
Острый серп сиял над Днепром и левобережными низинными далями. Дир увидел закутанную во всё белое женскую фигуру, с поднятыми вверх руками стоящую на круглом плоском камне, - лицо её было обращено строго на запад, куда прячется на ночь солнце…
Княгиня опустила руки и произнесла:
– Подойди ко мне ближе, архонт… Я - Сфандра, что означает дочь ночи. Но поклоняюсь Солнцу и Огню, как и ты - язычница… Дир, твой брат и мой муж всегда отличался благоразумием. Но в последнее время оно ему изменяет, и своим поведением он может принести несчастье не только себе, но и нам, всему Киеву…
Князь насторожился.
– Мои люди стали замечать, что он с Кевкаменом-греком подолгу общается, беседуя о христианском Боге… С ужасом увидела однажды рано поутру, как Аскольд тремя собранными в пучок пальцами правой руки наложил на свою грудь крест. Спросила: «Что сие значит?…» - «Примеряю Крест… - ответил твой брат.
– На нём Иисус Христос принял вселенские муки».
– «Тебе об этом грек говорил?» - «Не только он, я о Христе слышал в Византии и от людей, которые здесь веруют в него…» - «А разве такие есть?» - «Есть… Первые христиане из Полянского рода…»
Дир, я люблю Аскольда, и его жизнь мне небезразлична. Я не зря пришла сюда, на прорекарище, раньше, чем ты, чтобы погадать о будущем. И мне увиделось нехорошее… Узрела Аскольда, лежащего на повозке, запряжённой восемью парами белых быков. Как везли твою жену на курган хоронить… И огонь над Киевом видела… Я боюсь за всех! Наши боги умеют мстить…
– Да, я знаю.
– Не хочу, чтобы Аскольд думал и говорил о новой вере. Надо остановить его, Дир! И я люблю тебя… - Сфандра смутилась и тихо добавила: - Как брата… Своего ровесника. Любуюсь тобой, красота твоя заметно расцвела после смерти жены… Ты - сильный, как мой настоящий старший брат, который после смерти отца правит царкасами. И если б ты пошёл на Итиль, я бы позвала его тебе на помощь. Мне он не отказывает…
– Благодарю тебя, Сфандра, за добрые слова. Я их никогда не забуду… Передай моё спасибо и твоему брату при случае.
– Хорошо. Но тебе нужно, архонт, отыскать место, где молятся своему Богу христиане и уничтожить их… И Кевкамена тоже! На прорекарище мне и это открылось. Они должны погибнуть!
– Понимаю, сестра. И сделаю всё, как говоришь…
– А теперь воздадим хвалу священному Днепру, который ясно сияет своими водами под чистым серпом луны и живыми звёздами…
– Воздадим!
– вторил ей Дир.