Нашествие теней

Джонсон Оливер

Аланда с Фурталом сидели одни на храмовой кухне по ту сторону дома. Старик ел жаркое из миски и теперь шарил рукой по столу, ища кувшин с вином, чтобы наполнить свой кубок, и не зная, что кувшин на буфете вне его досягаемости. Старая дама, отсутствующе глядя в огонь, не замечала усилий Фуртала, и тот, потеряв наконец терпение, встал и спросил:

— Где вино?

Алапда не отвечала, размышляя о событиях прошлого и будущего, — она, пожалуй, осталась бы безучастной, даже если бы Фуртал потряс ее.

Она обладала даром ясновидения, и минувшее наряду с грядущим являлось перед ней в спокойные, как сейчас, минуты. Но Алапда никогда не видела с полной ясностью того, что прямо касалось

ее. Так, о смерти своего мужа она не знала заранее. Не знала Аланда и того, что Талассу отнимут у нее в эту самую ночь, как раз перед побегом.

Аланда собирала воедино доступные ей обрывки будущего, зная, что где-то там Таласса должна быть. Провидица странствовала в вихре красок и движения, где порой мелькали формы и картины. Один образ повторялся постоянно. Заснеженный город — ранний вечер — рубиновые башни горят в лучах заката — снега тянутся до самого горизонта — и она посреди большого двора; подымается поземка, и что-то движется к ней сквозь метель — Аланда различает белое как снег лицо сердечком: это Таласса, а рядом Аланда видит маску сегодняшнего жреца. Но что это за место? Страна Теней? Нет, город как будто находится в пределах этого света... Видение исчезло, как всегда, и Аланда застонала в досаде, вновь видя перед собой только пляшущий в очаге огонь. Жаль, что она не успела поговорить с Серешем до того, как он поднялся наверх, не расспросила его, что он намерен делать. Сереш послан, чтобы вывести их отсюда, но как он собирается это осуществить? Пока что по крайней мере он занимается точно тем же, чем все остальные пришедшие сюда мужчины, а полночь уже совсем скоро!

Аланда не слышала, как Фуртал подошел к ней, — языки пламени поглощали все ее внимание. Она снова вызвала перед собой уродливую маску пришельца, и та возникла в огне, сама сродни огню, как и тот, что носил ее. Аланда прозревала в нем гнев, ярость, стремление разрушать, но вместе с тем и уязвимость, и некую незаживающую рану. Сила в нем уживалась со слабостью — этим он был сродни Талассе.

Таласса теперь низкая женщина, шлюха из храма Сутис, но некогда, встречая ее девочкой в садах Иллгилла, Аланда не нашла слов от полноты восхищения — так ясно предстал перед ней жребий этого ребенка. Аланде помнился этот миг: солнце светило сквозь листву сада, играя на лице девочки, и лицо это, необычайно одухотворенное, дышало сверхъестественной силой. Это открылось одной лишь Аланде и никому больше. Аланда поняла, что Таласса и есть та, о ком сказано в Писании, — это она Светоносица, которой суждено вывести людей из вековой тьмы.

Ту же силу открыла Аланда и в неизвестном жреце за те несколько минут, что он провел с Серешем здесь на кухне. Кто он? Сереш назвал его другом. Но он не из Тралла: всех городских служителей Огня Аланда знала. Он пришел издалека — и мало того, явился в тот самый вечер, который, согласно Книге Света, должен положить начало концу тьмы.

В Книге говорится о Герольде, о том, кто придет перед Светоносцем — о человеке без лица. Быть может, жрец и есть Герольд? Он носит маску. Однако в Тралле многие носят маски, в том числе и все жрецы, хотя этот явно чем-то выделяется. Но для Аланды его приход был предрешен, и она чувствовала, как груз грядущих событий давит ее хрупкие кости... а между тем не знала, что будет с ней самой — единственным проблеском было видение того заснеженного города.

Она вернулась мыслями к жрецу в маске. Он ушел с Талассой, как и было задумано. Однако это Маллиана их свела. Тут что-то не так. Сереш теперь не появится до самой Второй Перемены, что бывает незадолго до полуночи, — а тогда уж точно будет поздно...

Почувствовав руку на своем плече, Аланда подняла глаза, очнувшись

от своей долгой задумчивости. Она еще ни словом не перемолвилась с Фурталом с тех пор, как он вернулся из зала, и старик не знает, что случилось с Талассой.

Фуртал и Аланда были друзьями с незапамятных времен, оба подвизались при дворе Иллгилла, но порой Аланда, вот как сейчас, забывала о его присутствии.

— Фуртал, — сказала она, — нынче ночью Фаран потребовал Талассу к себе.

Старик кивнул своей лысой, усохшей головенкой так, будто уже знал.

— Да, я догадывался. Сереш пришел, не так ли?

— Да — вместе с человеком в маске.

— Я слышал их обоих даже сквозь звуки лютни — слепые все слышат.

— Фуртал, что делать?

— Что ж тут сделаешь? Сереш что-нибудь придумает. А пока что подай мне вина — от пения в горле пересохло.

Аланда поднялась, как в трансе, словно грядущее всей тяжестью своих лет сковало ей члены и навалилось на плечи. Дрожащей рукой она налила вино в кубок. Старик, снова сев за стол, жадно выпил и принялся за жаркое, нагнувшись над самой миской и методически отправляя ее содержимое ложкой в беззубый рот.

— Ты, я смотрю, не очень-то встревожен, — сказала Аланда.

— Надо же чем-то поддерживать силы.

— Зачем? Похоже, мы все так и умрем здесь. Фуртал отложил ложку и обратил к Аланде свои незрячие глаза.

— Ты ведь знаешь, кому суждено умереть, разве не так?

Аланда отвела взгляд. Она старалась не применять своего дара к друзьям, чтобы не страдать от предчувствия их смерти, но порой ей виделся череп под чьим-то лицом — так этим вечером было с Зараманом. Аланда боролась с холодом охватившего ее недоброго предчувствия, а Фуртал вцепился в ее руку.

— Конец скоро постигнет всех нас, — сказал он без следа своей обычной веселости, — и все же надо верить. Сереш что-нибудь да придумает.

Аланда обвела взглядом знакомую кухню: истоптанный каменный пол, низкие стропила над головой, огромные закопченные очаги, начищенные до блеска медные кастрюли па стенах — все, что окружало ее последние семь лет. Мирная как будто картина — но Аланда очень надеялась покинуть все это в полночь и больше сюда не возвращаться.

Однако Фуртал прав: пока что ничего нельзя сделать. Аланда улыбнулась старику, хотя он и не мог этого видеть. Он всегда был рядом — за семь лет своего рабства они не раз поддерживали друг друга среди мелкой храмовой тирании.

Когда-то все было иначе. Дворец Иллгилла на Серебряной Дороге, наполненный траллской знатью. Возможно, Аланда тогда вела себя высокомерно, смотрела на слуг свысока, говорила с ними резко. Теперь она уже не могла вспомнить, так ли это было, но знала твердо: все будет не так, если она снова станет свободна. Она ко всем будет относиться с полным беспристрастием. Только рабы знают цену свободе.

— Помнишь, как ты играл для барона Иллгилла? — спросила Аланда.

— Помню. Пусть я ослеп, но память осталась при мне. Помню, как молодая госпожа прибыла во дворец после своей помолвки. Был большой пир, и я играл «Лэ о любви Идрас и Иконокласа». Оно имело большой успех, и барон подарил мне кошелек с десятью дуркалами, хотя я пару раз сфальшивил...

— Я тоже помню тот день — ты пел тогда, как ангел.

— А теперь пою, как евнух — такие времена.

— Но наши несчастья длятся всего семь лет...

— Да я и не горюю. Меня лишили глаз и пола, зато теперь я окружен красотой, которая не наносит ран, плотью, которой не желаю... а этой ночью я верну себе свободу.

— Аминь. Сереш скоро придет и что-нибудь придумает, как ты говоришь.

— Если будет на то воля Ре. А пока что мы должны вести себя, как всегда. Который теперь час?