Нашествие
Шрифт:
«Чего я ещё не сделал?»
Практически всё! И перестрелку в сопках у границы к югу от Мишаня в день прихода Юшкова, и суету, которую толковый капитан Ояма умело организовал в своём гарнизоне, и бегство в СССР китайца, местного жителя, который видел, как из пограничного гарнизона «ногами вперёд» выносили носилки, на которых лежал кто-то под испачканной кровью советской шинелью.
Итак, дело оставалось за малым – разговорить.
Но Юшков молчал.
На все вопросы о руководстве управления,
И очень не нравились полковнику Асакусе широкие ноздри переводчика, а на самом деле руководителя харбинской жандармерии Номуры. У того была своя связь с Токио.
Глава 6
В пятницу, 25 февраля, Асакуса рано утром поехал на конспиративную квартиру прямо из дома.
Прислуга доложила, что «гость» прогуливается во дворе уже двадцать минут.
«Ну что ж! Десять минут у него ещё есть!»
Юшков зашёл в гостиную без пальто и шапки, но в валенках, мокрых от снега и липших к натёртому воском паркетному полу. Его бледные щёки горели пунцовым.
«Как всё-таки русские приспособлены к морозу. Прямо их стихия!» – невольно подумал Асакуса и молча пригласил его сесть к столу.
– Как вы освоились здесь?
– Хорошо, – ответил Юшков, – только очень светло, режет глаза.
– Перейдём в кабинет?
– Нет, спасибо, зато здесь как летом!
Только сейчас Асакуса заметил на ломберном столике ворох газет, харбинских и советских.
– Осваиваете?
– Слишком много. Ещё не переварил. А какой сейчас месяц, а то я вашего охранника спрашиваю, а он всё «Не положено!» да «Не положено». – Юшков привстал в кресле и кивнул на ломберный столик: – Разрешите?
– Конечно!
Он подошёл к столику и из кучи газет вытащил одну.
– Это последняя, «Известия», датирована, – он повернул её к свету, – 19 декабря.
– Кстати! – вспомнил Асакуса, – Эдгар Семёнович, поздравляю вас с Днем Красной армии!
– Сегодня 23 февраля?
– 25-е, но позавчера я забыл, извините!
– Жаль, надо было бы выпить!
– Вы на 23-е всегда выпивали?
– Всегда, хотя наш праздник – 20 декабря.
– День ЧК!
– Так точно! – Юшков сказал это с иронической улыбкой.
– И тоже выпивали?
– Конечно! В торжественной обстановке!
– Много же у вас праздников. Работе не мешало?
– Нет, только помогало. Каждый раз как последний.
Разговор начинал нравиться Асакусе. «Неужели хурма созрела?» – с нетерпением подумал он.
– Вы, наверное, боитесь, что я сейчас снова замолчу? – Реплика Юшкова была неожиданной. – Там, в Мишани, на границе, я мог только догадываться – кто вы.
–
– Мне просто надоело.
– Что именно?
– Мне стало всё равно, где и когда умереть.
– И сейчас тоже?
– Сейчас нет! Больно вчерашний борщ оказался хорош.
– Как у мамы в детстве?
– Мою маму убили в Одессе во время еврейского погрома, и свой первый борщ я съел после революции.
Асакуса понимающе кивнул и, зная сентиментальность русских, спросил с участием:
– А чем вас кормила мама?
Лицо Юшкова посерело.
– Извините! – понял Асакуса свою оплошность. – Я имею в виду, что в Харбине есть целое Еврейское землячество. Хотите, пригласим повара оттуда?
– А потом отправите его и всё землячество в полном составе в 731-й отряд? Не надо. Они и так натерпелись.
Асакуса смолчал, а потом все же повторил вопрос:
– И где вы съели свой первый борщ? В Ростове?
– Нет, раньше. В Одессе.
– ВЧК?
– А где же ещё?
Полковник вспомнил рассказы своих подчинённых из русских офицеров, которым в восемнадцатом удалось уйти от расстрелов в Киеве, в Одессе, в Питере или Ростове.
«После расстрелов, наверное, очень подходяще поесть борща – тоже красный. Да с водкой! Революционное блюдо!»
– Кстати, вы позавтракали?
– Да, спасибо.
Асакуса встал, подошёл к высоким, в деревянном окладе, с резным стеклом напольным часам, открыл дверцу и ключом, который висел на длинной серебряной цепочке, завёл их.
– Вот что, Эдгар Семёнович. Я вижу, что у вас ко мне наконец появилось доверие. Я не ошибся?
Юшков неопределённо повёл плечом.
– Хочу облегчить вам задачу!..
«Сейчас пощупаем, созрела ли хурма и когда она сможет упасть к ногам?»
– …Летов, это настоящая фамилия? – спросил Асакуса и положил на стол фотографический снимок изображением вниз.
– А вы точно – полковник Асакуса? – Юшков с улыбкой протянул руку к фотографии.
«Сейчас я тебя убью!» – бросилось в голову Асакусе, и он резко пододвинул фотографию к себе:
– Господин комиссар третьего ранга, мы с вами пока ещё не поменялись местами…
Юшков вдавился в кресло и как бы уменьшился, от этого и от его худобы показалось, что кресло стало громадным, и спросил так же резко:
– Как он выглядел?
– Кто? Летов?
– Вы же спрашиваете про Летова?
Асакуса увидел, что гость, сказав это, зажмурился от собственной дерзости, как перед ударом, которого он ждёт по голове. Но какая наглость со стороны этого полутрупа играть с ним! Казалось, что хурма уже набрала спелость, но оказалось, что под ноги падать она ещё не собирается. Асакуса машинально погладил трость.