Наши люди
Шрифт:
– - Никакой измены Родине ни у кого не было, смешно и кощунственно было говорить об этом. Если кто-то и допустил формальные нарушения, так они никакого отношения к измене Родине не имели. Изначально искусственно из ничего создавали дело. Совершенно абсурдно: ведь того государства, против которого совершались действия, уже к тому времени не было! Дело чрезвычайно интересное, одиозное и так далее, но оно для меня чисто профессионально кончилось не совсем тем результатом... Гонорары
– - Говорят, вы иногда ведете дела бесплатно.
– - Ну, что значит -- бесплатно? Ну, с небольшой оплатой, практически бесплатно. Вот дело Ивинской
В общем, я не беру денег, когда дело мне профессионально интересно, когда я убежден, что попрана справедливость и ее нужно отстаивать. Когда есть эти два момента, я пренебрегаю вопросом материального обеспечения.
– - А вообще размер вашего гонорара -- это коммерческая тайна?
– - Об этом не принято говорить. Это вещь достаточно интимная. Клиент может скрывать свое богатство или не хочет показаться жмотом. Ну вот Ивинская -- откуда у нее деньги? Пенсионерка... Я и не взял бы от нее денег, я считаю, это мой нравственный долг перед памятью одного из величайших поэтов. Но, с другой стороны, если приходит ко мне современный нувориш... Бывают случаи, когда я назначаю гонорар, а мне отвечают: "Ну что вы, мы больше будем платить!" Ну, что же, платите больше, пожалуйста.
– - А наоборот? Если гонорар кажется клиенту слишком большим, он уходит?
– - В принципе это, наверное, возможно. Но я не помню конкретно таких случаев. Одиночество?
– - Вы живете один...
– - Да... Моя жена была врачом, мы познакомились в Калинине. Я ее увидел случайно на набережной Волги. И сказал себе: вот женщина, которая мне нужна! Я потом ее нашел -- чудом...
– - Как, вы не стали с ней сразу знакомиться?
– - Сразу -- не мог: она была не одна. Потом у нас начался очень бурный роман, который продолжался всю жизнь -- до последнего ее дня. Она, к сожалению, очень долго и тяжело болела; злокачественная опухоль. Вот. У нас была достаточно счастливая жизнь. Взаимная любовь! У нас многое удачно получалось... Прошло уже много лет, с тех пор как ее не стало.
– - Известно, что ваша дочь Ирина со своей семьей живет за границей. Она эмигрировала?
– - Нет, это не эмиграция. Мой зять Игорь Ковалев работает по контракту на студии в Лос-Анджелесе, что называется, в Голливуде. Он -художник-мультипликатор, автор "Пластилиновой вороны", "Его жена -- курица", "Следствие ведут колобки". Игорь -- один из самых выдающихся мультипликаторов. Он там уже дважды получил золотые медали, международные. А моя дочь -- профессиональная переводчица. С ними и моя внучка Аля.
– - Кто ваши друзья?
– - Всю жизнь я был богат друзьями. Врач Владимир Гельман, физик Николай Лотоев, нейрохирург
– - В прессе сообщалось, что вы начали вести модную ночную жизнь...
– - Нет, я так немножко посмотрел, чем живет Москва ночью... Не понравилось мне. Не заинтересовало меня это. Сходил в пару ночных клубов. Мне было скучно. Что именно скучно? Все! Признания
– - Вы жалеете о чем-то, что вы по работе сделали не так, как следовало?
– - Конечно, конечно! Очень много было сделано не так. Вы знаете, что такое "философия на лестнице". Это когда острый разговор кончился, уходишь, и на лестнице приходят самые умные мысли: "Эх, что ж я того-то не сказал! А другое не так сказал!" Вот так часто кончается процесс -- после того как выступил, идешь домой и думаешь... Редчайшие случаи, редчайшие, когда я доволен был своими выступлениями. Чаще извожу себя: "Ах, зачем же, как же я забыл сказать что-то, эх..."
– - То есть совершено множество ошибок, но вы это мужественно переживаете?
– - У меня было несколько дел, воспоминания о которых заставляют меня страдать.
– - Мы их не сможем назвать?
– - Одно из этих дел было связано с обвинением в убийстве. Это еще когда я работал в Калинине. То дело слушалось много раз -- и в областном суде, и в Верховном суде... Я был убежден -- да и теперь убежден, -- что мой подзащитный не убивал. Я много лет бился, боролся, я многого достиг: удалось перейти на другую статью, вместо первоначальных двенадцати осталось пять лет, -- но я не успокаивался. Я считал, что они должны быть оправданы, и боролся за это. Дело интересное, о нем надо долго рассказывать, оно заслуживает отдельного описания... В те годы безумно трудно было добиться оправдания... Мне не удалось. Это дело до сих пор доставляет мне страдания.
– - Страдания в тюрьмах, судах -- можно ли к этому привыкнуть, как привыкают врачи?
– - Профессиональная холодность? В большей или меньшей степени, к сожалению, это у многих бывает. Должен честно признаться, в первые годы я страдал вместе со своими подзащитными несколько больше, чем сейчас. Нет, чувство сопереживания у меня не атрофировалось полностью, просто я стал чуть-чуть меньше подвержен этим мучениям. Чуть-чуть.
– - Вы никак не могли -- за все эти годы работы -- не вникать в природу человека, не думать о природе зла, о том, может ли человек чем-то искупить свои проступки и преступления... Вам глубоко удалось проникнуть в человеческую душу?
– - Вы знаете, самый главный мой вывод вас едва ли устроит. Вот он: человек -- это сплошная загадка. Мы, к сожалению, часто судим о явлениях, о людях по их внешнему виду. По-моему, у Ницше есть блестящее выражение: хам оскорбляет иногда, когда хамит, а тот, у кого хамская физиономия, оскорбляет всегда. Насколько же обманчива внешность! А в суть влезать мы не хотим, это безумно трудно. Бывают такие лица... Сфинксы! Помню одного убийцу, это был один из самых странных и жестоких убийц, которых я за свою жизнь встретил. Поразительно, но у него была просто ангельская внешность! Это был молодой ангелок: голубые глаза, ясные, чистые, веселый, такой плакатный мальчик... Что я могу сказать? В душу человеческую проникнуть безумно трудно.