Наши трёхъязычные дети
Шрифт:
Мы, например, варили суп для ведьм (идею я взяла в книжке Герлинд Белке – Gerlind Belke, «Mehrsprachigkeit im Deutschunterricht»): отмеряли яд, клали в кастрюлю резиновых тараканов, летучих мышей, «заправляли» паутиной – по «рецептам»: 2 (3, 4…) ложки-чашки-стакана-штуки или 5 (6, 7…) ложек-чашек-стаканов-штук – рецепты помогают правильно сочетать числительные и существительные. Манипуляции с «дьявольским» не всем родителям нравятся – но можно ведь и рецепт супа для фей придумать! Мы варили также и зимний суп из сосулек и снега, суп для машин (из запчастей)… Можно, наконец, и настоящий суп приготовить (для начала тюрю, а потом и борщ…): в известном возрасте дети «занимаются
Мы искореняли речевые ошибки, приводя в действие «поэтическую машину»: в стихотворении меняются отдельные слова и формы, но повторяется синтаксический строй предложения. «Стишки»-нескладухи (нерифмованные, только ритмизованные) делают повторение не таким скучным, особенно если не обходится без нонсенса. Пример: действующие лица – «я» и «пёс», задаётся вторая половина фразы: «на кошку лаять», «сосать конфеты», «погрызть ботинки»… надо выбрать, как сказать всю фразу: «Я бегу…» или «Пёс бежит…» Так избавились от неправильной формы «Я бежу…».
Я придумывала и законченные «нескладушки-неладушки», с повтором правильных форм:
Алик с полу чашку ПОДНЯЛ — Аня ПОДНЯЛА пижаму. Вместе ПОДНЯЛИ упавший Телевизор и пальто, Шапки, варежки, сапожки, Яблоки, карандаши. Книжки ПОДНЯЛИ и лампу, Стулья, фикус и собаку. И всё это аккуратно Положили на диван!Стишок можно продолжить уборкой-игрой: поднимаем и называем вещь за вещью; в середине остановимся, закроем глаза, вспоминаем, что уже убрали, что осталось.
Придумывать свои тексты, разумеется, необходимости нет. Можно, например, просто подобрать загадки, в которых трудные формы встречаются:
По веткам СКАЧЕТ, Орех найдёт – ПРЯЧЕТ…(Наши дети какое-то время говорили «скакает», «прятает».) Главное, чтобы текст с правильной формой запоминался надолго.
Играя, получается позаниматься подольше. А если устали – отдохнём с помощью несложных упражнений. Хороша «Шапочка для мыслей» (потянуть особым способом себя за ушки). Или более сложное «Глупый – умный» (указательный палец левой руки приложить ко лбу, правую щёку надуть, нажать на неё указательным пальцем правой руки; теперь можно выпустить воздух! А потом поменять положение рук…). Или «Цапля» со стишком:
Очень трудно так стоять, ножку на пол не пускать. И не падать, не качаться, за соседа не держаться.Это вообще-то кинесиологические упражнения. Вопрос, действительно ли они помогают восстановить баланс левого и правого полушарий, можно оставить открытым. Во всяком случае, они учат сосредоточиваться и координировать действия. И – нравятся детям…
Сейчас видно: в общем-то, ничего особенного изобретать не пришлось, решение лежало на поверхности. Но это теперь, задним числом, так кажется – а когда-то мы бились в закрытую дверь Алекова «не хочу», блуждали в поисках выхода. И если что-то нашли – то благодаря
V. Дети: поверх барьеров
Многоязычное воспитание – задача не из лёгких. Большинство родителей не минуют проблем и забот, связанных с языком (языками) детей. В минуту слабости думается и такое: может быть, разумнее «ускромнить» притязания – и воспитывать ребёнка до поры до времени (до какой поры и до какого времени?) одноязычным?.. В минуту силы – настрой конструктивнее: что можем сделать, как можем помочь мы, родители?..
Довольно большой отрезок нашей жизни оказался заполнен сомнениями. Он начался, когда детям исполнилось два с половиной года, и продолжался около двух лет; лишь потом тревоги стали постепенно отступать, отпускать…
Нам отказаться от многоязычия показалось всё же немыслимо: каждому из нас, как вы помните, важна была полная свобода в языке, то есть – шанс полного взаимопонимания, полной близости с детьми. Мы выстояли – и в какой-то момент начали пожинать не только горькие, но и сладкие плоды детского многоязычия.
Сомневаться при этом не перестали, но начали несколько по-иному формулировать вопросы: в какой пропорции соединяются «позитив» и «негатив»? Оправдывает ли результат неизбежные в большинстве случаев трудности (а может быть, и потери?)?..
Для родителей (да и для посторонних наблюдателей) ребёнок, растущий многоязычным и «мультикультурным», – нечто особенное. Но как оценивать эту особенность? Отделить зёрна от плевел нелегко.
Как повлияла среда трёх языков, трёх культур на детей? на их язык? на их восприятие и поведение, интеллектуальное и бытовое? Удалось ли «мирное сосуществование» трёх языков, трёх культурных традиций? Не переносят ли дети навыки, полученные в одном культурном пространстве, в другие? И не воспринимаются ли они внутри какой-либо из культур чужаками (даже если «чужое» неуловимо, трудноопределимо)? Или дети оказываются способны меняться так, что постороннему наблюдателю начинает казаться: это не одна личность, а совершенно разные? но как проявляются при этом твёрдые пристрастия, своя линия поведения? да и есть ли у такой «переменчивой» личности какой-то «стержень»?
Думать над этими вопросами трудно. Но попробовать можно.
Сильный язык? Слабые языки?
Какой язык у наших детей доминирует? Можно ли сказать, что у них есть сильный язык?
Задним числом ответить на этот вопрос не так просто. Если сравнить наши языки со спортсменами, в обратной перспективе видно, что бежали они всегда «кучно», голова к голове…
Русский и английский вплоть до садика развивались без явного перевеса сил. Таблица вхождения в язык содержит чуть больше русских слов (несмотря на то, что они длиннее и труднее), зато первые (двусоставные) предложения – почти без исключений английские…
Через несколько месяцев после посещения садика мы всё ещё спорили о том, русский или английский доминирует в речи наших сына и дочери; немецкий, их третий язык, дома слабо давал о себе знать. Однако благодаря садику немецкий развивался быстро (у Алека – после того, как он одолел период молчания) – и к трёхлетию детей стал языком их общения. Более того: к этому времени мы вдруг заметили, что дети говорят по-немецки более связно и бегло… С нами они продолжали говорить на наших языках, ярко выраженной «фазы отказа» (речь об отказе говорить на «языках меньшинств») мы не пережили. И всё же отныне мы начали бояться доминирования немецкого – в ущерб нашим родным языкам.