Наши трёхъязычные дети
Шрифт:
Алек начал по-немецки, сразу же понял, что со мной надо иначе, и поправился: «Wo… Где…»
Впервые поправляется, используя формы глагола в прошедшем времени (исправляя, женский род поменял на мужской).
На остановке играли: на слова с «и» хлопали, с «у» топали; потом Аня хлопала, Алек топал. «Обменялись»: я поправляла русские звуки, Алек – немецкие. Почему-то называл не только сложные для русских слова (с умляутами, с h или с более твёрдыми, чем в русском, согласными перед гласным переднего образования – wirklich, sitzt), но и простые (Haus). Алек был снисходителен, иногда удовлетворялся несовершенным результатом:
Анина рифма: «Kikeriki – mein Magen ist hier». Алекова: «Kikeriki – mein Magen ist free». Более свободная. Может быть, звуковой слух его не на высоте (хотя поёт лучше Ани), а может, рифму понимает иначе…
Разыгрывали (не читая заранее, импровизировали) сказку о лисе, волке и примёрзшем хвосте. В конце началось их собственное творчество. Аня-лиса решила отдать волку его хвост. Отдала, захотела волка полечить. Волк-Алек пожелал отблагодарить: угостить обедом. Лиса быстренько сбегала за друзьями, привела. Им понравилось жилище волка, попросились переночевать. Волк пообещал «сделать» кроватки. Незваных гостей прибывало всё больше; я предложила уложить их на половичках. Волк хлопотал, пёк колобок. Я побежала за камерой. Пока бегала, они успели поссориться и убежали на кухню к папе…
Аня поёт на мотив любимой «Жёлтой подлодки»: «Kuck mal, WIE sch"on / die Ostereier sind…»
Lights – яйца (Анина рифма).
Теперь и меня (русский язык) затронуло немецкое влияние, замена значимых слов калькой с немецкой конструкции machen +… Аня, когда я вытерла руки, спросила: «Мама, почему ты сделала ЭТО?» На мой вопрос, что это – «это», пояснила: «СДЕЛАЛА руки», вызвав мои комментарии: «Из чего ж я сделала руки? из дерева? как Буратино? Или из пластилина?» Тут только выяснилось, что я ВЫТЕРЛА руки не тем полотенцем.
После посещения Музея вранья (L"ugenmuseum) на мой вопрос, что было интереснее всего, Аня отвечает: «Кошка» (перед музеем). А ведь они были в восторге; вот и вози их после этого далеко, только чтоб потрясти невиданным и вызвать сильные впечатления… Алек, правда, вспомнил комнату с огнями и зеркалами («психоделическую машину»).
Аня на остановке играет в цирк. «Hier ist ein Pferd. Es heisst Conny». М. удивлён: откуда она знает это имя? Я предполагаю: образовала от русского «конь». Аня утверждает, что так зовут девочку в песенке на одном из наших дисков, но не может вспомнить слова песенки или рассказать, что делает девочка в песенке…
Слушали с удовольствием (хотели, чтоб читала дальше) набоковский перевод-переложение Кэрролла («Аня в стране чудес»), хотя книга почти без картинок.
Поставила Аню под душ. Аня захотела помыть лицо, хотя только что умывалась. Говорит по-немецки, что Николь в сауне всегда моет детям лица («Nicole macht das immer in der Sauna»). Теперь всё чаще переходит на немецкий, вспоминая, что происходит в детсаду.
«Стопает» у Алека (останавливается).
Л. (русско-английский ребёнок) у нас. Дети говорят тихо, тоненькими голосами, играют в тихие игры (с куклами). Говорят по-русски. Вечером, когда провожали О. с Л., спели английскую песенку (и на какое-то время перешли на английский). Л. говорит с небольшими запинками и редкими грамматическими ошибками, правда, серьёзными («русский школа» —!). Ходит в русскую школу при Русском доме раз в неделю. Занимается флейтой и скрипкой. В ответ на мою похвалу (все говорят по-русски) Л. сказала, что по-немецки
Алек не приглашён к Ш. на день рождения. На мои вопросы, не поссорились ли (не подрались ли) они, печально заявил: «Он меня не любит». Я принялась расспрашивать, почему «не любит», не обиделся ли. Алек почти вышел из себя: «просто не любит»!
Аня: «мамано» (по образцу немецкого mamas?).
Поинтересовалась, кем хотят быть, когда вырастут: немцами, русскими, американцами или всеми. Аня: немцем. Алек сначала: всеми. Когда я пояснила, что нужно будет выбирать, что в лучшем случае можно быть американцем и русским, выбрал последнее (немцем быть не хочет). А ещё сказал, что хочет остаться в Леголанде…
В «книгах» Ани появляются рисунки с колясками.
5 + 6
Память Алека. Во вторник рисовал в изостудии Буратино. В четверг новой «героиней» занятия оказалась Мальвина. Чтобы помочь ему вспомнить её имя, решила спросить, кого рисовал в прошлый раз. Забыл, пришлось подсказывать: «Бу…» – «Бурашка!» Правда, Мальвину по первым звукам всё же вспомнил…
Аня время от времени всё ещё изготавливает «книги» (склеивает отдельные изрисованные и исписанные листы скотчем). Оформление «книг» Аню не слишком заботит: иногда просто рисует ручкой, не раскрашивая. Удивительное: хотя уже может писать, «текст» в «книгах» чаще всего представлен закорючками-иероглифами. Чтобы быстрее шло производство?
Звонок: Sprachheilp"adagogin. Спрашивает, обсуждался ли вопрос о занятиях с Алеком в «нашей» школе. (Ещё нет.) Сообщает, что позиция её и школьного руководства в отношении языковой поддержки изменилась: в «свободной» школе, куда идут дети, специальный педагог государством не предусмотрен, и ведь всё равно с двуязычными детьми немецким будут заниматься по особым методикам… Потому – прежняя формулировка nicht sinnvoll смысла не имеет, протокол будет переписан – в нём теперь будет стоять, что Алеку никаких спецзанятий не нужно…
Не значит ли это в действительности: школьное руководство решило не тратить время педагога на мальчика, который идёт в другую школу (тогда и отвечать за этого мальчика не придётся…).
И вот ещё что: государство не может создать рабочее место в негосударственной школе – потому Алек как объект обучения, оправдывающий занятость дополнительной рабочей силы, школьной системе неинтересен?
Получается, оценка языкового уровня может быть изменена за один день, вовсе без проверки! вопрос о языковом уровне чисто прагматический, к истине отношения не имеет…
Ну вот, ничем мне не угодишь: не понравилось назойливое внимание системы к нашему сыну, теперь он перестал для неё существовать – опять не нравится…
Теперь снова никто (кроме меня) не отвечает за его немецкий. Снова взваливать на плечи двойную нагрузку; а хотелось ведь наконец расслабиться, просто играть, просто быть рядом…
Алек требует уважения, как взрослый (нельзя накричать, шлёпнуть, заставить), а поведение – несознательного малыша (всё равно не одевается утром).
Легче ли с ними. Они – команда: играют, дерутся – полностью заняты друг другом, самодостаточная единица. Заниматься можно, разве только разделив. Оставить одного в покое – и в это время обучать другого? Невозможно.