Наши уже не придут 3
Шрифт:
— Едем на Ижорский, — сел он в служебный Форд Т.
Всё это, вроде бы, просто отпуск, но он использовал его для налаживания своих гражданских дел. От того, что он уехал в Афганистан, военная промышленность не встала, а проекты не свернулись — есть ответственные специалисты, но проверять их надо. Немиров и проверяет сейчас.
Берия, в условиях временной автономии, справляется со своими задачами на «отлично», поэтому его лишний раз можно не теребить, но остальные, до кого не дотягиваются руки Лаврентия, нуждались в начальственном подбадривании —
«Сначала на Ижорский, а потом в Питер, на Путиловский и Обуховский», — думал Аркадий, глядя в окно. — «Потом нужно рвать во Владимир, на грузовики посмотреть».
Глава двадцать шестая
Немиров Нуристанский
*23 июля 1923 года*
— Фон Папен — не наш кандидат, — заявил Адольф и поставил пустую пивную кружку на стол. — И голосовать за него мы не будем. Гинденбург…
— В жопу Гинденбурга! — выкрикнул кто-то из присутствующих.
А Адольфу такой поворот не понравился, но он не проявил никаких негативных эмоций. Наоборот — он улыбнулся этому выкрику, как хорошей шутке.
— Ладно, комрады, — поднял он руки в жесте капитуляции. — Но фон Папен — это не наш кандидат! Ни одного голоса фон Папену!
— Да-а-а!!! — заорал тот же крикун.
Адольфу поднесли новую кружку пенного напитка. Пиво он не любил и вообще, негативно относился к алкоголю, но сейчас это нужно — люди не поймут. И вообще, к непьющим в немецком обществе относятся с подозрением…
— И всё-таки Гинденбург! — поднял он кружку. — Да, много кому он не нравится, но программа! У него есть программа, которая очень выгодна для нас, для рабочих! Остальные предлагают полумеры, жалкое соглашательство, посредственные компромиссы, которые не приведут ни к чему! Гинденбург преследует интересы рабочего класса — вот что я заявляю вам, друзья мои!
Правильные знакомства, заведённые в Берлине, привели к очень хорошим последствиям лично для него.
Из-за этих хороших последствий ему пришлось несколько изменить программу Немецкой рабочей партии, которая скоро будет переименована в Национал-социалистическую немецкую рабочую партию.
Он с готовностью заменил некоторые пункты из своей программы «25 пунктов» — пункт «о нетрудовых доходах и процентном рабстве» был заменён на пункт «о национальном сотрудничестве и социальной справедливости». Это вообще ни к чему не обязывало и это заметили некоторые его политические противники, но, в конечном счёте, общество восприняло это спокойно.
Адольф всё ещё на пике популярности. Он герой Народной войны, в ходе которой они отстояли свою землю, он говорит людям то, что они и так думают, но не могут сформулировать, его поддерживает германская пресса и властные круги, а главное — теперь к нему потекли по-настоящему большие деньги. Не совсем к нему, а к партии, но он, как лидер партии, получил право использовать их на своё усмотрение — никто не против. А
Народная война, к его сожалению, закончилась ничем.
Никаких мирных переговоров и договоров — французы снялись с занимаемых территорий и вернулись в свою недострану, доедать последних лягушек.
Адольф бы очень хотел, чтобы были мирные переговоры, которые бы упразднили позорный Версальский договор, но этого, увы, не произошло.
Унизительное поражение вызывало у него праведный гнев, так как он считал, что всё это несправедливо и война должна была заканчиваться совсем не так.
«Мы до конца воевали на землях лягушатников!» — подумал он, выходя из келлера. — «Как так?!»
Далее он поехал в имение фрау Зайберт — званый ужин, на котором ему придётся выслушивать различные мнения богатеньких сибаритов, которые «искренне переживают за будущее германской нации». А потом, в самом конце, ему дадут слово и он оправдает ожидания — скажет о величии Германии, о поругании её чести и достоинства предателями и ворами, а также промолвит несколько веских слов о том, что надежда ещё есть — НСДАП.
Все эти сибариты — хорошие источники финансирования.
Добровольческий корпус «Паула», после окончания боевых действий, лишился основного финансирования, собираемого неравнодушными горожанами Магдебурга и Франкфурта-на-Майне, но не был расформирован.
Теперь фрайкор, насчитывающий почти пять тысяч человек, кормится на пожертвования разных богатых мужчин и женщин, которые видят в Адольфе человека, имеющего возможность сделать Германию лучше. В их понимании.
«Необязательно ведь исполнять всё, что я говорю?» — подумал он, заходя в холл имения фрау Магды.
*11 августа 1923 года*
— Какие-нибудь новости? — поинтересовался Аркадий.
— Есть новости, — кивнул Владимир Стырне.
— Что-то плохое или хорошее? — уточнил Немиров.
Оперативный штаб был весь в работе — шифровальщики и радисты трудились в поте лица, принимая и отправляя шифрограммы многочисленным подразделениям, работающим «в поле».
Радиостанции — это самая дорогая часть «Афганской кампании». Громоздкие Р-1 и чуть менее громоздкие Р-2 — это основа связи выделенных для региональной операции сил.
Во все эти подводы можно было поместить дополнительные боеприпасы, но компактных решений ещё нет и, по понятным причинам, не будет в ближайшие 8–10 лет.
— Да, — улыбнулся Стырне. — Есть ещё и третья категория — «непонятные».
— Давай плохие, — вздохнул Немиров и сел за свой рабочий стол.
За время его отсутствия накопилось рапортов и депеш — всё это нужно будет разобрать.
— Потеряли целый взвод диверсантов в ущелье Зульфакар, — ответил Владимир. — Выжило лишь пять бойцов. Командир, старший лейтенант Ковалёв, взорвал себя вместе с минами — даже если врагу достался миномёт, теперь ему придётся искать боеприпасы.