Наши в космосе
Шрифт:
— Иди ты! — не поверил Кеша. — Впрочем, у рыжих…
— Почему у рыжих? — не стерпел я. — У Любани тоже золотые такие кудряшки.
Кеше похвастаться было нечем и он заметил деловито:
— Значит, красятся, курвы!
— Да нет, вряд ли, — не согласился я.
— Точно, точно, — настаивал Кеша с видом знатока.
И тут послышался голос из его каюты:
— А кофе в постель?
Кеша откликнулся мгновенно. И мы с Димкой решили не отставать. Собственно, кофе был давно готов, а подносы и чашечки — дело минутное. Ну, и конечно,
Потом было решено позавтракать как следует, всей компанией, за общим столом. Девочки ушли в душ, а Никодим занялся кухонным компом, вкладывая в составление программы не только всю душу, но и подключая к сырьевому блоку все продуктовые резервы корабля. Например, неведомо откуда возникли колумбийские бананы, финские сбитые сливки, ореховые хлебцы с Марселя-V и настоящий горячий шоколад по роттердамскому рецепту. Все это, уверял капитан, невероятно повышает потенцию.
— Коммунисты, ядрена вошь! — сказал я. — Солдаты партии! Маньяки вы сексуальные, а не советские офицеры.
— Оставь, Эдуард! У нас перестройка, — отшучивался капитан.
А Кеша спросил:
— Неужели ты до сих пор думаешь, что это провокация?
— Не знаю, — сказал я сквозь зубы.
Я действительно не знал. Чем прекраснее было все вокруг, тем больше сомнений зрело в душе.
— Ты, может быть, думаешь, что они и Бардачёва выдумали? И перестройку? — продолжал допытываться Кеша.
— Не они, а ЦРУ, — назидательно, но с явной иронией поправил Димка.
А я опять сказал:
— Не знаю. И зря вы смеетесь насчет ЦРУ.
— Так ты бы запросил Землю по своим каналам, — разумно предложил капитан.
— Еще двенадцать часов связи не будет, — мрачно сообщил я.
— А по мне так и не надо никаких проверок. Я вчера у Верки минут пять бюстгальтер расстегнуть не мог. Замочек с браком. Такие, знаешь, только в одной стране делают.
— Точно, точно, а у Наденьки трусишки фабрики «Большевичка». Какая американка их оденет? Смеешься, что ли?
— Они — агенты, — процедил я, хотя уже и сам не слишком верил в это.
Не хотел верить. Но, черт возьми, был обязан!
Однако я до сих пор так и не вытянул из Любаши ни-че-го!
И впервые в жизни, ощущая интеллигентскую неловкость, слушал запись, сделанную в душевой, когда там мылись наши гостьи.
— Могучие парни, эти дальники, правда?
— Мосик — орел! Простоват, конечно, но опыт чувствуется.
— А Эдичка такой смешной, девоньки, я не могу!
— Не зря мне по «оральнику» одни пятерки ставили. Этот Казанова теперь от меня просто без ума…
— Слушай, а Эдичка-то сначала ни черта не понял, ну такой смешной, а потом когда я объяснила… Ой, девчонки, это же просто вампир!..
— Но главное, слышите, я сама сколько раз приторчала, бабы! Это вааще!
— Ну, еще бы, дорогая: коньяку нахлесталась, лапки в стороны и до полной отключки!..
— Ой, девочки, а завтра улетать…Может, плюнем на кооператив, останемся?
— На
— Да ну ее в баню, эту партию!
— Тише, Надюха! Соображаешь? Здесь же наверняка слушают, как и всюду.
— А и пусть слушают! Что я, своих ребят не найду в Комитете? Любаня поможет. Поможешь, Любаня?
Ну и все в таком же духе.
«Если они агенты, — устало думал я. — То это не просто суперкласс, а ультрасуперлюкс-класс. И значит надо сдаваться. О чем я, Господи? Ведь если так, то я уже давно сдался. С потрохами. И Партию продал, и Комитет за золотые кудри».
А потом прошло двенадцать часов, и появилась связь, но я не стал давать никаких запросов. Я только ребятам сказал, что да, есть подтверждение, чтобы они успокоились на мой счет. А сам я успокоился чуть раньше.
Знаете, после чего я понял, что эти шлендры наши, расейские? Нет, не после того, как они блины принялись печь. И не после того, как перед прогулкой в открытый космос под скафандры стали драные колготки натягивать. Даже не после того, как Любаша оказалась сотрудницей Комитета и мы с ней вспомнили уйму общих знакомых в разных отделах и управлениях. Это все было позже. А понял я, что девки свои в доску, когда они плюнули на контракт, на родной кооператив, на земных начальников — на всё! — и решили остаться с нами до конца полета, а может, и дольше. На вопрос же, не будет ли у них неприятностей с администрацией и с райкомом, Верка загнула такую фразу, какую ни одному американцу ни в одной спецслужбе на Лэнгли-VIII не придумать за всю свою жизнь. Для этого мало русский язык изучить, для этого надо русским родиться!
«Свои», — понял я. И вздохнул спокойно.
А позже их вызывал начальник ЭСДК Госкомсекса. Я сам видел противную морду этого главного космического сутенера Советского Союза, и он грозился передать дело в наше ведомство, а это означало, что Минмежгалтранс не переведет денег и кооператив «Суперсекс» просто разорится. Верка ершилась, кричала что-то о законах в демократическом обществе, о правах человека, о перестройке, как всегда, а Надя хохотала непрерывно. Как сумасшедшая. И только Любаша молчала. Она-то лучше других понимала, чем все это может кончиться.
Однако никакие мрачные предчувствия уже не имели значения, потому что мы снова были пьяные и нас ждала вторая ночь наслаждений, а за ней третья, четвертая…
— Мальчики! — кричит Верка, и язык у нее слегка заплетается. — А вот представьте себе: здесь, прямо в рубке появляется не какой-нибудь там паршивый начальник эротической службы, а сам Купидон, Эрот, собственной персоной.
— Это такой, что ли, мальчонка с крылышками? — проявляет эрудицию капитан Дима.
— Это он когда-то был мальчонкой, — возражает Верка. — а теперь это такой крепкий добродушный старикан с окладистой бородищей…