Наши в космосе
Шрифт:
Внизу была сноска: «Писсяус — слово, составленное по правилам санскритской и латинской грамматик и означающее зверя кровожадного, безжалостного и тупого». И в скобках помечено: «А на языке племени гудюк (Проксима Арбузной Косточки II) это слово означало бы «рука, играющая миром».
Далее следовали беспорядочные записи обычным черным карандашом, помеченные числами отнюдь не в хронологическом порядке, каковой порядок и пытался восстановить теперь Касьян Пролеткин. Умопомрачительные открытия, как видно, сыпались на Хортеса одно за другим.
«На планете нет других животных, — гласила одна из записей. — Писсяусы пьют кровь самой планеты. Сама планета —
«Писсяусы — части тела планеты», — лаконично сообщалось далее.
«Нет! Писсяусы — автономные организмы», — опровержение следовало тут же.
«Писсяусы не изменяют своих размеров, — кричала еще одна запись. — Просто есть три вида писсяусов: писсяусы-комары — вампиры с ядовитой слюной; писсяусы-ангелы — разведчики и стервятники; и писсяусы-гориллы — двух метров росту, покрытые шерстью и с маленькими крылышками, на которых они едва ли способны подняться в воздух».
«Писсяусы-комары проникают повсюду, — писал Хортес. — Сегодня вычищал их из складок скафандра, а вечером обнаружил между страниц бортжурнала».
От последнего слова тянулась стрелочка к обведенному кружком засохшему трупику писсяуса-комара, раздавленного и прилипшего к странице. Касьян рассмотрел его в сильную лупу. Зрелище было жутковатое. Писсяус оказался крошечным человечком с длинными когтистыми лапками, большими перепончатыми крыльями и страшненькой вытянутой мордочкой, а изо рта у него, как язык у повешенного, вываливалось длинное жало.
На другой странице значилась пометка: «Писсяусы-гориллы обступили корабль. Разогнал ультразвуком».
Были и такие открытия: «Писсяусы-ангелы слетаются на запах мочи и запах пота, чувствуя их в самых микроскопических дозах».
«Писсяусы-гориллы сбегаются на крики писсяусов-ангелов. Ангелы кружат над «Тореро».
«Ядовитая слюна писсяусов-комаров катастрофически ускоряет процессы выделения, что приводит к быстрому обезвоживанию организма».
За этим текстом тянулись длинные цепочки сложных химических реакций, а вся пересохшая страница покоробилась и пестрела разводами, она явно была в свое время подмочена.
«Ничего не боюсь! — заявила последняя исписанная страница бортжурнала. — Создал противоядие».
Поиски противоядия, предпринятые Касьяном сразу после изучения бортжурнала, успеха не имели, зато уже по дороге из «Тореро» в «Кабану» Пролеткин подвергся нападению писсяусов-комаров. Напрягая зрение, он видел, как те стучат крылышками и лапками в прозрачный фотолит лицевой части скафандра. В переходном бункере Касьян провел тщательную дезинфекцию, переоделся и улегся на свой любимый лежак отдыхать. Каково же было его удивление, когда у себя на руке он обнаружил полудохлого, но еще шевелящегося писсяуса-комара, который неуклюже тыкался наугад своим хоботком. И Касьян так умилился, глядя на этого злобного и упорного в своей злобе комарика, что даже помог ему укусить себя, после чего комарик очень по-человечески рухнул ничком, уткнув мордочку в сложенные лапки и распластав перепонки крыльев. Касьян стряхнул писсяуса ногтем на пол и тут же ощутил неудержимое желание посетить бортовой санузел. «Вот оно как, оказывается!» — вслух произнес Касьян Пролеткин (его прошиб пот) и, шарахнув ногой в дверь, вылетел в кольцевой коридор корабля.
Утром следующего дня Касьяну довелось наблюдать через иллюминаторы «Кабану» леденящую душу картину. Огромная туча комариков, покружив над телом планеты, налипла на нее черным, перекатывающимся волнами пятном, и вдруг из середины тучи ударил фонтан зеленоватой жидкости, писсяусы-комары брызнули
Неожиданно меж двух ручьев открылся черный провал. Две оказавшиеся рядом гориллы сорвались в него, а остальные, визжа от ужаса, бросились врассыпную. Провал был черным, как пустота Вселенной, и, если бы не упавшие в него писсяусы-гориллы, Касьян мог бы принять образовавшуюся дыру просто за пятно мрака, настолько плоским казался этот вход в ничто. Черный провал втянул в себя все следы жуткого пиршества и медленно закрылся. А писсяусов уже и след простыл, и безмятежно-розовая гладкая поверхность вновь простиралась до самого горизонта в томительном однообразии, словно ничего и не происходило.
Пролеткин призадумался. Хортесита задала ему задачку не из легких. На машинный мозг надеяться не приходилось: слишком мало информации, слишком она беспорядочна. Кумекать надо было собственным серым веществом. Касьян вновь сделал себе кофе, сотворил блюдо кукурузных хлопьев и принялся кумекать.
«Мигель слов на ветер не бросал, — думал Касьян. — И если есть запись о противоядии, значит, противоядие было. Меж тем Мигель искусан насмерть писсяусами-гориллами. Значит… Значит, все очень просто: Мигель случайно оказался рядом во время мрачного пиршества писсяусов, и либо брызги планетных выделений попали на его скафандр, либо майор Хортес подвернулся под горячую лапу волосатого аборигена. Ну а потом — черный провал, и, надо думать, это не что иное, как выход в надпространство. Ну а потом…»
Касьян не знал, что было потом. И значит…
Весь вечер просидел Касьян перед иллюминатором, играя в шашки со своим дрессированным мышонком Васей, слушая музыку и поедая на пару с Васей продукты из корабельных запасов. Но Хортесита оставалась спокойной, никаких происшествий, только редкие комарики стукались порой в толстый сапфировый иллюминатор. Касьян любил отделывать свои апартаменты под старину, и все иллюминаторы супербота были выполнены из лейко-сапфира, а не из модного ныне фото-лита.
Ночью Пролеткин прозондировал пространство над «Кабану» и обнаружил, что пути наверх нет. Капитан Пролеткин был в ловушке. Ждать, пока вновь откроется безопасный туннель на орбиту — дело неблагодарное, а рваться напролом через хронобурю — себе дороже. При хортеситской интенсивности гравитационных вихрей ни один компьютер не мог бы гарантировать корректировку курса, а выскакивать наугад в произвольную точку на оси времени Касьян считал ниже своего достоинства. Зондирование пространства лишний раз убедило его в правильности собственной идеи, и спать он лег со спокойной душой.