Наши забавники. Юмористические рассказы
Шрифт:
– Зачем же им резинковые, коли у них живой и черной, и полубелой бабы достаточно?
– Это точно, что много, да ведь живую бабу кормить надо, жалованье ей платить, ну а американец, он к голенищи пристрастен, как какие деньги получил – сейчас в сапог и запрячет. А резинковая баба – что ей? Ее ни поить, ни кормить не надо. Живой бабе и орешков в праздник купить надо, и пряничков, и подсолнухов, окромя того, она и насчет ругательной чеканки мастерица, а эта сидит себе да молчит. Американец хитер!
Купец – рыжая борода лопатой – совсем заврался.
– Без ругательной чеканки! – стал возражать купец – борода клином. – Баба без ругательной чеканки тоже выеденного яйца не стоит. Да для меня теперича дома щи не в щи, водка не водка, коли баба передо мной не ворчит. В том-то и интерес, что она говорит, к примеру: «Не пей, Трифон Захаров», а я ей назло; она мне: «Не стучи по три рубля в карты», а я нарочно. Это для меня самое первое удовольствие, чтоб бабу дразнить и чтоб она из себя языкочесальную музыку испускала. – Купец умолк. – А что, не поводить ли нам медведя по сентифарисным водам? – спросил он. – Так бы вкупе и опрокинули по белой собачке.
– Постой, дай акробатам кончить. Авось, на наше счастье, с веревки-то сверзятся, – остановил его другой купец. – Что ни хожу я по этим самым Капернаумам – ни разу не видел, чтоб оттела вниз турманом!..
– Ну вот! Охота! Сверзится, так нас же притянут: зачем глядели. Ходи, ребята, гуськом! Давай железную дорогу изображать. Федор Иванов, пыхти впереди паровозом, а ты, Сеня, свисти почаще, вот мы к станции-то и подкатим.
Купцы повалили друг за другом в буфет. Суконная чуйка положила два пальца в рот и пронзительно свистнула.
– Посторонитесь, господа, поезд едет! – кричал купец – борода лопатой.
Наем гувернантки
Купец Куроглотов вызывал по газетам гувернантку, желающую занять у него место учительницы при детях. В конце объявления было прибавлено: «Обратиться в железные ряды, в лавку под № 00, а застать от 10 часов до 3 дня». Являлись молодые и старые гувернантки, русские, француженки и немки, но все не сходились в условиях.
В один прекрасный день к лавке подошла скромно одетая молодая девушка и робко остановилась на пороге.
– Скажите, пожалуйста… тут публиковали… но я, право, не знаю, здесь ли?.. – робко спросила она, озираясь по сторонам и видя перед собой ржавое железо, болты, чугунные печи.
– Вы гувернантка, видно, будете? Здесь, пожалуйте. Хозяин у вас в верхней лавке счеты сводит, – перебил ее молодец в грязном переднике, отвешивавший какому-то мужику заклепки. – Пожалуйте по лесенке! Только около бочек-то поосторожнее, потому тут у нас вареное масло – помада для платьев совсем не подходящая. Пожалуйте-с! Эй, Евстигнейка! Проводи барышню к хозяину! – крикнул он мальчишке.
Девушка поднялась наверх. Около конторки стоял пожилой купец с окладистой бородой и щелкал на счетах. Завидя девушку, он смерил ее взором и погладил бороду.
– В гувернантки наниматься пришли? – обратился он к ней с вопросом и,
Девушка села на деревянную лавку, сел и купец против нее на табуретку.
– Изволите ли видеть, в чем дело… – начал он. – Жили мы с супругой безобидно и выдали замуж двух своих дур так, без обтески, но теперь уж совсем времена не те, господа женихи требуют, чтоб и на фортупьяне, и по-французскому… Ну а у меня еще две махонькие дуры растут, так нельзя ли их отшлифовать как следует? Только, госпожа мамзель, так, как в господских домах… – прибавил он.
– С удовольствием-с, – отвечала девушка, еле удерживая улыбку. – Воспитывалась я в Екатерининском институте и два года уже занималась воспитанием детей.
– Нам бы хоть на Сенной воспитывались, а только чтоб все в порядке, как следовает, как у господ. Жить будете у нас, харчи хорошие, ешь до отвалу, у нас на это запрету нет; по постам рыба и грибы, баня тоже наша, потому с моей хозяйкой будете ходить. Вы девушка?
– Девица.
– Ну, вот и чудесно. Только ведь и девицы ноне разные бывают – в одно ухо вдень, в другое вынь. У нас прежде всего, чтоб юнкарей и писарей к себе не водить, потому дом у нас солидарный.
– Помилуйте, вы меня обижаете, – вспыхнула девушка и поднялась с места.
– Сиди, сиди! – остановил ее купец. – От слова ничего не сделается, а все лучше, как скажешь. Вот мы тоже щетины этой не любим. Мало ли, что иногда под хмельную руку скажешь, а ты хозяина уважь, нежели щетиниться, мы люди простые. Французский-то язык у вас в порядке? – задал он ей вопрос.
– По-французски я говорю свободно.
– Свободно! Иной и свободно, а настящей модели в нем нет. Вон я сынишку своего за железным товаром в Англю посылал: вернулся, говорит по-английски свободно, а на самом деле только хмельные слова. Ну-ка, поговори что-нибудь по-французски-то.
Девушка потупилась.
– Помилуйте, зачем же это? – заговорила она. – Ведь вы все равно по-французски не знаете. Я имею диплом…
– Диплом дипломом, а это само по себе. Что ж из этого, что я по-французски не знаю? Не знаю, а слушать-то все-таки могу. Ну, полно, госпожа мамзель, не стыдись, здесь в лавке никого нет, потешь, прочти что-нибудь…
– Я с удовольствием бы, но, право, не знаю, что вам… – начала сдаваться девушка.
– Да так, стих какой-нибудь, a нет – просто: шпилензи полька, се тре журавле…
– Нет, уж увольте меня от этого!
Купец кивнул головой.
– Ну вот, значит, из шершавых, со щетинкой, а так на местах жить нельзя, – сказал он. – Ну а как фортупьянная музыка? Нам чтобы и с музыкой.
– Игру на фортопиано я тоже могу преподавать… Я хорошо играю.
– На самоигральных фортупьянах или на настоящих?
– Зачем же на самоигральных…
– Ну, то-то… Опять же, чтоб и танцы танцевать, потому эта вся отеска в ваших руках будет: кадрель покажете, польку… лансе – одно слово, как графским детям.