Наслаждение

Зеллер Флориан

Но я уже не очень хорошо понимаю, о чем рассказываю. Образы больше не выстраиваются четко в моей голове, они наслаиваются друг на друга, и в конце концов звучит нечто вроде какой-то странной симфонии,

ни темп которой, ни финальная тема больше от меня не зависят. Образы же – вот они: я вижу Робера Шумана, произносящего свою речь в защиту мира, я вижу, как Миттеран пожимает руку Колю в Вердене, я вижу Ионеско, сочиняющего последнее письмо папе римскому, и Чорана, с его сточной канавой [6] . Я вижу Андре Бретона, который улыбается молоденькой девушке, и Викторию, раздевающуюся в гостиничном номере. Я вижу Мишеля Лейриса, склонившегося над письменным столом, и Бетховена, умирающего в одиночестве.

6

Эмиль Чоран, французский эссеист румынского происхождения, писал: «Покажите мне хотя бы что-нибудь на этой земле, что началось бы хорошо и не окончилось бы плохо! Гордые душевные порывы низвергаются в сточную канаву, где затухают,

будто дожив до своего естественного конца: в этом вырождении и состоит драма сердца и негативный смысл исторического процесса. Всякий «идеал», поначалу вскармливаемый кровью своих приверженцев, изнашивается и рассеивается, когда становится достоянием толпы. Кропильница превращается в плевательницу…»

А еще я вижу Николя, который выходит из кафе, где он только что листал газету с объявлениями в надежде найти квартиру-студию с комнатой для ребенка. Теперь он неуверенно идет вперед по улице, словно солдат с какой-то бессмысленной войны, и я спрашиваю себя, о чем он думает. О встрече с продюсером?

Или же только об Ане, к которой вскоре присоединится в спальне и с которой будет заниматься любовью, пока еще есть время. Я не знаю, и я смотрю, как он уходит все дальше, пересекает бульвар Монпарнас, проходит мимо улицы Гранд Шомьер, мимо статуи Бальзака и красной крыши кафе «Ротонда», я смотрю, как его силуэт становится все меньше и меньше и наконец исчезает, поглощенный голубоватым светом вывесок кинотеатров…