Наследие орков
Шрифт:
Решив на время отложить процесс воспитания нахала, Манфред повернул голову в направлении, на которое указывал грязный палец холопа. Негодование и ярость прошли, уступив место непониманию и смутной тревоге. На голубой глади горизонта маячили два едва различимых белых пятна парусов.
– Господин барон, я в жизни не осмелился бы, но…
– Замолкни! – перебил оправдания властный голос хозяина, руки которого уже отбросили плеть, а глаза были прикованы к белым точкам на водной глади.
Корабли находились еще далеко от берега, но опытный глаз командира безошибочно определил принадлежность судов, их скорость, грузоподъемность
После того как прагматичный мозг командира наспех сопоставил скорость движения посудин с оставшимся до побережья расстоянием, тревога прошла, сменившись удивлением и любопытством. Несмотря на продолжительную войну и постоянные пограничные стычки, купцы из Господина Вольного Города продолжали активно торговать с островитянами-альтрунсами и прибрежными герканскими городами. Однако плавали сами редко, предпочитая принимать гостей у себя или на пустынных, необитаемых островах вблизи побережья, а уж если выходили в открытое море, то большими караванами, не менее дюжины судов.
Присутствие на палубе вооруженных людей еще ничего не означало, каждый купец надевает кольчугу в плавание или поход, но челны шли прямо к берегу, в то время как до ближайшего торгового города оставалось не менее тридцати миль. Возможность кораблекрушения отпадала: оснастка казалась целой, корпуса челнов не были побиты волнами, да и море было спокойным на протяжении трех последних недель.
«Нет, они точно приплыли не по торговым делам, что-то им здесь нужно, но что?» – размышлял командир крепости, беспокоясь из-за появления сил врага во вверенной ему магистром Ордена округе.
– Господин барон, надо уходить, возвращаться в замок! – скулил напуганный Франц, более не решаясь подходить к господину ближе чем на пять шагов.
– Чего ты дрожишь, дурень?! – Рыцарь прервал стенания слуги. – Они еще в море и до берега доберутся не скоро. Уйти сейчас глупо, дождемся, пока они высадятся, разгрузят суда; пересчитаем, сколько их, а уж потом поскачешь в замок и приведешь отряд.
– А вы, мой господин?! – В глазах холопа светился испуг, непонимание барского безрассудства.
– А я прослежу, куда они направятся, – меланхолично ответил Манфред, занимая удобную наблюдательную позицию на траве под растущим на самом краю обрыва деревом.
Высадка отряда началась намного раньше, чем предполагалось. Причина тому крылась не в сказочном везении и не в неожиданной смене ветра, а в безответственной, по мнению барона, манере вольноградских рулевых проводить корабли сквозь прибрежные рифы. К тому же лесовики не стали выбрасывать трап и спускать на воду лодки, а по-простецки попрыгали через борт на мелководье, в десяти-пятнадцати метрах от берега. Даже с вершины скалы, где прятался
Однако барон ошибся, списав варварское отношение к шхунам на простую небрежность. Дикарям больше не нужны были суда, они не собирались возвращаться на них обратно. Как только разгрузка походного скарба закончилась, моряки отвели корабли подальше от берега и затопили их, даже не сняв паруса и снасти.
«Лесовики прибыли надолго, с военной миссией и возвращаться обратно будут через леса», – подытожил неутешительные наблюдения Манфред, предвкушая возникновение больших проблем в его полуцерковном-полувоенном хозяйстве.
Рыцарь не сдержал слова, опрометчиво данного слуге, и не отослал его в замок, поскольку сообщить пока что было абсолютно нечего. Если бы ополченцы избрали для возвращения морской путь, то диспозиция была бы куда проще: оцепить прибрежный район и ждать, пока отряд не вернется к челнам или не посетит одну из мелких, разбросанных по лесу деревушек лантов. Сейчас же ситуация была неясной и непредсказуемой. Полсотни хорошо вооруженных и явно хорошо обученных бородатых головорезов тайно высадились среди прибрежных скал, затопили корабли и поспешно уходили в лес, тщательно заметая следы своего недолгого пребывания на берегу.
Францу не суждено увидеть спасительных стен замка, пока он, барон Манфред фон Херцштайн, не будет знать намерений врагов и точного маршрута их передвижения…
…Поезд слегка качнуло на крутом повороте извилистого участка дороги. Дарк проснулся от неожиданного удара левым виском о стекло. Глаза моментально открылись, и беглецу удалось застать свое тело в том странном, загадочном состоянии внезапного пробуждения, когда слуховые, зрительные и прочие рецепторы ощущают настоящее, а не успевшее отойти от сна сознание находится в иллюзорном мире грез или в видениях из далекого прошлого, как происходило на этот раз.
«Какой тогда шел год и как меня звали? – пытался вспомнить давно минувшие дни Дарк, вновь закрывая глаза и давая сознанию время освоиться в реальном мире. – О, вспомнил: барон Манфред фон Херцштайн по прозвищу Манфред Жестокий, северное побережье, конец лета 1240 года, – на губах долгожителя появилась легкая улыбка то ли ностальгии, то ли иронии. – Хорошие были деньки, да и имя тогда гордо звучало, а вот сейчас с таким выжить трудно: клеймо тупоголового кровожадного маньяка на всю жизнь. Другие времена, другие нравы…»
Иногда к нему приезжали издалека морроны и жаловались на современную жизнь. «С нынешним поколением трудно ладить, невозможно найти адекватную позицию в общении и понять алогичный, порой абсолютно иррациональный ход беспринципных, запутанных мыслей!» – искренне негодовали они и получали в ответ дежурное изречение мудреца бессмертных: «Хлеба и зрелищ!»
По мнению Дарка, жить стало намного проще. Общество развивается, стремясь обрести гармонию в новых формах и упростить извечно витиеватые, запутанные межличностные отношения. Разрозненные и абстрактные понятия с расплывчатыми границами Добра и Зла медленно, но верно приводятся ко всеобщему денежному эквиваленту. Процесс замены протекает настолько эволюционно и неторопливо, что неуловимо для взгляда большинства обычных людей.