Наследие последнего тамплиера. Кольцо

Молист Хорхе

У меня отяжелели веки, моя речь стала замедленной, а сознание притупилось. Я засыпала. Это была ночь напряженных чувств, а теперь я отключалась. Мое незваное появление в церкви Святой Анны, то, как меня схватил Арнау д’Эстопинья, то, как меня представили тамплиерам, пляски троглодитов, прыжки через костер и мое беспокойство, когда Ориоль пошел в сосняк. Слишком много для одного ночного бдения. Неужели это и есть «лови момент»?

Ориоль прекратил разговор и стал внимательно слушать певицу. А я, сидя на песке и прикрывшись пляжным полотенцем, которое Ориоль принес из машины, пыталась защититься от ночной сырости и одолевающей меня дремоты.

Стрелок часов я не видела, но, как мне казалось, было около шести. Кто-то показал на горизонт над морем. Между черным небом и синим

морем появилась серо-голубая линия. Оживились барабанщики и начали снова стучать по своим инструментам, пытаясь добиться отчетливого ритма. Когда забрезжил рассвет, все, кто имел хоть что-то, из чего мог извлечь звук, начали создавать шумовые эффекты, без всякого такта и ритма, но с чрезвычайным энтузиазмом. Потом горизонт осветили первые лучи солнца. Общая экзальтация усилилась, и все закричали, приветствуя светило. Я тоже закричала. Меня окружали троглодиты, поклонявшиеся своему божеству, и я была одной из них. Между тем солнце поднималось все выше, бросая на спокойные воды моря золотистые блики. В это время парень и девушка разделись донага и с воплями бросились в воду. За ними последовали другие. Я увидела, как Ориоль сбрасывает с себя одежду. И, окончательно избавившись от тяжкого дремотного состояния, я посмотрела на Ориоля и подумала, что мой дружок совсем неплохо сложен.

— Идешь? — спросил он меня.

Мне никогда еще не приходилось раздеваться на людях, но повторного приглашения я ждать не стала. Я небрежно бросила на полотенце свою одежду и побежала к морю рука об руку с Ориолем.

Вода казалась теплой, и мы долго шли по отмели.

По окончании водных процедур многие заснули на пляже, а мы решили вернуться в Барселону. Однако, одеваясь, я не нашла своих туфель. Занявшись поисками, я услышала у себя за спиной:

— А ты, блондиночка, что сожгла в костре?

Я обернулась, желая удостовериться, что это все та же Инес с металлическими инкрустациями. Она вытиралась полотенцем, и я с первого взгляда поняла, что мои ночные подозрения верны. Серьги висели у нее на сосках, на пупке и наверняка в более потаенных местах.

Проявив покладистость, я ответила:

— Ничего.

— Ошибаешься, — со смехом возразила она. — Ты сожгла роскошные туфли.

— Что?!

Я надеялась, что она шутит.

— То, что сегодняшняя ночь преподала тебе урок. Ходить по миру можно и без туфель по цене двести евро за пару. — Этот козел в юбке откровенно торжествовал. — Я кинула их в огонь, когда ты пошла в воду.

— Ты издеваешься надо мной.

— Нет, блондиночка. Теперь увидишь, что ходить разутой лучше.

Уверенная, что она потешается, я все же подошла к костру. Кое-где он еще горел, и стой стороны, где я оставила свою одежду, в пламени лежали мои туфли. Я едва верила своим глазам.

Эта негодяйка смеялась и, видимо, обсуждала этот подвиг со своей шайкой. Я признавала, что она права. Ходить можно и без туфель. И даже бегать. Не помню подробностей, но мое раздражение не знало границ, не помогли ни социальные условности, ни усталость, ни благоразумие. Такого от«блондиночки» та не ожидала. Она стояла спиной ко мне, болтая с приятелями, и когда я рванула ее за косу, рухнула на землю. Крепко ухватив Инес за волосы и обзывая сукиной дочерью, я поволокла ее по песку, несмотря на ее сопротивление. Не знаю, чем это закончилось бы, если бы Ориоль не оторвал меня от Инес. Мне было бы приятно бросить Инес в костер вслед за моими туфлями или хотя бы выдернуть у нее сережки из сосков. Но первый приступ ярости прошел, и я позволила Ориолю увести меня подальше от потасовки. «Перегруженная металлом» пришла в себя и, изрытая ругательства, смотрела на меня так, словно хотела раскроить мне череп.

По пути в Барселону Ориоль смеялся. Касаясь пальцами ног резины, покрывавшей пол автомобиля, я подводила итог случившемуся. Троглодитка. Я вела себя еще хуже, чем троглодиты.

— Теперь ты сможешь пройти по жизни без туфель по цене двести евро за пару? — смеялся Ориоль.

Я тоже рассмеялась. Приключение стоило того и даже больше. Carpe diem.

ГЛАВА 38

Разбудило меня монотонное жужжание мобильного телефона.

Надо прекратить это надоедливое нытье. Жужжание и без того уже надоело мне, а сейчас разозлило еще больше. Ну кто может звонить в такой час? Кому пришло в голову, что я проснулась? Звонил Артур Буа, желая узнать, хорошо ли я провела ночь. Ночь? Да она до сих пор и осталась для меня именно ночью. Разумеется, поздно легла! Как только рассвело. Нет, тамплиеры приняли меня хорошо. Пообедать вместе? Нет, к сожалению, нет. Что, уже час дня? Простите, но мне хочется спать, позвоните позже. Тут я вспомнила, что отправилась на вербену без мобильного телефона. Ведь Артур собирался позвонить мне и узнать, все ли у меня в порядке. Размышляя о рассвете, о плеске волн и о нагом Ориоле, я задремала. Но проклятый телефон опять зажужжал. И как я не догадалась отключить его? На этот раз звонил возбужденный Луис.

— Я нашел его! — кричал он.

— Что?

— Ключ, ключ, который поможет нам продолжить.

— Что продолжить?

— Этой ночью меня вдруг осенило! Я увидел его совершенно отчетливо. Объяснение этому содержится в письме Энрика. Я сейчас на Кадекес и направляюсь домой к Ориолю. Ты там?

— Да.

— Ну, тогда предупреди его, пока.

Подняв жалюзи, я увидела Барселону. Она купалась в лучах послеполуденного солнца и, как мне показалось, была погружена в более глубокую дремоту, чем в обычный праздничный день. Или это отражало мое собственное состояние. Я приняла душ, и когда спустилась вниз, было уже больше трех часов. Если бы не Луис, я все еще спала бы. Однако я не питала к нему благодарности за то, что он взял на себя роль будильника.

«Дорогой Луис,

Помнишь, когда мы играли с Ориолем и Кристиной в поиски сокровища, я прятал следы в саду дома на бульваре Тибидабо? Это те же самые поиски. Только теперь настоящие.

Будь счастлив вместе с Кристиной и Ориолем.

Твой дядя

Энрик».

Только и всего. В письме, адресованном Луису, сообщалось лишь это. Он громко прочитал его и вручил нам, дабы мы воочию убедились, что читать он умеет. Мы с Ориолем по очереди и детально ознакомились с содержанием письма. В нем не было сказано ничего, кроме этого. Сидя за столом в саду, возможно, чтобы избежать присутствия Алисы или потому, что в детстве сад был нашей территорией, мы молча смотрели на Луиса. Он же взирал на нас так, словно знал или думал, что знает больше, чем мы.

— Не совсем ясно? — спросил он.

Я ничего не понимала, и Ориоль, казалось, тоже. Мы только молча пожали плечами.

— Следы. Он прятал следы в саду, — объяснил наконец Луис. — А какое у него было излюбленное место?

— Камень, образующий устье колодца! — воскликнули мы.

В нескольких метрах от места, где мы находились, есть участок, свободный от деревьев, а посредине этого участка — колодец. Его использовали по прямому назначению в конце девятнадцатого века, когда проточная вода в эту часть города не поступала. Мы же считали его чем-то декоративным. Впрочем, колодец имел некое магическое свойство — небольшой камень устья колодца, расположенный на уровне земли, отодвигался, открывая полость — главную составляющую многих наших игр, связанных с поисками сокровища. Из старших о ее существовании знал только Энрик.

— Думаешь, он оставил там след для нас? — спросила я.

— Конечно! В письме именно об этом и говорится.

— Ну да, — согласилась я. — В письме говорится об этом, если ты хочешь понять его именно так.

— Пошли? — предложил Ориоль, и от одного слова «пошли» у меня защемило под ложечкой. Точно также, как в детстве.

Мы вскочили и, как маленькие, примчались к колодцу. В таких случаях каждому из нас самому хотелось повернуть камень, и Луис, помня об этом, решительно заявил, что на этот раз право отодвинуть камень принадлежит ему. Никто этого права не оспаривал, и он осторожно начал выдвигать камень. У меня неистово колотилось сердце. Наконец, после долгих и досадных проволочек, камень был вынут. Луис сунул в полость руку и, посмотрев на нас, одарил обоих улыбкой. Мне хотелось убить его; многие люди не изменяются с возрастом, вот и он оставался тем же невыносимым толстяком и испытывал наслаждение, когда оказывался в центре внимания.