Наследие страха

Кунц Дин Рей

– А у тебя есть объяснение. Гордон? – спросила она. Это было рискованно – подначить его. Но она знала: их единственный шанс в том, чтобы на "объяснение" ушло как можно больше времени. Возможно, никто их не хватится. Возможно, никто не наткнется на них. Но шансы возрастали с каждой минутой, которую они выгадывали.

– Я уже говорил тебе, что я не сумасшедший, – твердил он.

– Он не сумасшедший, – вставила Бесс. – Тут дело сложнее. Мы пытались рассказать вам, мисс Шерред, мы пытались рассказать вам, что тут дело сложнее.

– Книга, – вспомнила Элайн.

Бесс кивнула.

Элайн повернулась к Гордону:

– Объясни мне,

почему ты делал все эти вещи и почему хотел убить и меня.

– Это началось сразу после того, как дедушка вернулся из больницы. Его глаза, казалось, смотрели на нее и в то же время за нее. – Какое-то время, пока мы готовили для тебя комнату, у нас тут работала одна частная сестра в дневное время и другая по ночам. – Он умолк, поерзал немного, снова и снова перекатывая нож в ладони, уставившись на кончик лезвия.

– Продолжай, – попросила она. Он поднял взгляд, как будто уже забыл про них, и продолжил:

– Та комната прежде была детской.

– Моя комната? – переспросила девушка, начиная видеть взаимосвязь, тонкие нити между одним и другим событием.

– Да, – подтвердил Гордон. – Она была заперта на замок пятнадцать лет. Никто не бывал в этой комнате с тех пор, как полиция закончила с ней.

– Почему ее не переделали раньше?

– Отец не хотел входить в туда. Он из года в год говорил, что не в состоянии использовать ее для чего-нибудь, даже если она больше не будет выглядеть как детская. Вот она и стояла опечатанная.

Элайн подумала, что куда лучше было бы разломать мебель и немедленно переоборудовать детскую. Жить в этом доме пятнадцать лет, зная, что детская точно такая же, если не считать пыли, какой была в день убийства, – это измотало бы и ее нервы до предела. Каково же это было для детей, а особенно для молодого Гордона, – проходить мимо опечатанной двери и знать, что за ней стоят окровавленные колыбели?

А Гордон говорил:

– Когда тебя наняли и нам пришлось подготовить для тебя комнату, мы выбрали детскую. Отец изжил свой эмоциональный ужас. Ее открыли. Убрали мебель. Наняли плотников и штукатуров, чтобы заново все отделать, и купили новую мебель, подходившую к остальной обстановке в доме.

Элайн снова перебила его:

– Я не понимаю, какое это имеет отношение к Силии Тамлин. И ко мне. И ко всему, что ты сделал.

Гордон выставил вперед нож, как будто только что Обнаружил эту вещь и хотел, чтобы они ее оценили.

– Колыбели были очень тяжелые, старинная мебель. Когда я передвигал одну из них, верхний набалдашник у одной из двух отлетел. Наверное, он расшатывался годами. Не знаю почему, но я наклонил колыбель и потряс ее, как будто думал, будто там может быть что-то спрятано. Кое-что было спрятано. Выпал нож.

Бесс застонала, а Джерри, похоже, привалился спиной к дивану, хотя по-прежнему держался за голову, как будто испытывал физические страдания.

Гордон продолжал:

– Когда я увидел его, то понял, что это означает…

Он не закончил, и Элайн пришлось спросить:

– И что это означало, Гордон? Я не понимаю тебя.

– Она вернулась, – сказал Гордон. Его рот скривился от боли, а глаза подернулись слезами. Это было подлинным чувством, не одной из тех бессмысленных гримас, которые, как прежде казалось, он был не в состоянии контролировать.

– Она?

Но Бесс и Джерри вдвоем смогли ответить на это.

– Амелия, – хором сказали они. – Ваша мама.

– Да, – согласился Гордон. – Я всегда помнил о том визите, который вы нанесли медиуму в Питтсбурге.

Миссис Мозес – так ее звали. Вы столько раз мне это рассказывали, до тех пор пока отец не назвал все это вздором и не запретил впредь говорить об этом дальше. Когда я увидел этот нож, я понял, что миссис Мозес была права. Моя мать вернулась – через меня!

– О Боже, Боже! – выдохнула Элайн, потрясенная идиотизмом, бессмысленностью всего того, что произошло. Она посмотрела на Бесс, которая ответила ей взглядом, и на Джерри, который этого не сделал, и выпалила:

– Неужели вы не видите, что сделали с ним?

– Ничего, – отрезала Бесс. – Мы просветили его, вот и все. Мы научили его тому, чему не учат в школах, но что человек все-таки должен знать о жизни.

– Вы внушили ему эту идею, – бушевала Элайн. – Вы заронили зерно этой безумной мысли об одержимости духом!

Когда впервые увидела вычурную каменную кладку дома Матерли, она подумала, что он чересчур сложный, слишком экстравагантный и заумный для нее. Теперь она спрашивала себя, настолько ли дурацкие, декоративные и бесполезные жизни у людей, которые его населяют. И обнаружила, что они действительно таковы, искореженные и полные суеверий. Гордон запротестовал:

– Тебе не в чем винить Бесс и Джерри. Они всего лишь рассказали мне то, о чем я и сам подозревал. Я не мог поверить, что моя мама покинула бы меня или сделала бы что-то такое – то, что она, возможно, сделала, – со мной. Я знал, что она не сделала бы мне ничего плохого – ничего такого, что она сделала с двойняшками. И я знал, что она не оставила бы меня, не объяснив мне этого. Деннис не выдержал удара. Деннис не мог заснуть по ночам, не хотел есть и впал в апатию. Отцу потребовались все его силы, чтобы вывести брата из этого состояния. Со мной было по-другому. Я не мог в это поверить, мне было невыносимо слышать, как люди называют ее убийцей, и вот я пришел к пониманию того, что она ушла лишь на время. Миссис Мозес подтвердила мои подозрения. Я не плакал, как Деннис, и не переставал есть. Знаешь, – сказал он, внезапно повеселев, – я даже взял себе за правило каждый раз за едой подчищать тарелку до последней крошки. Я обрел внутреннюю силу – редкость для мальчика моего возраста – силу мужчины. Я смог вынести это и обрел свой покой.

– Ты обрел не силу и не покой, – возразила Элайн. Она говорила мягко, сердечно, потому что сейчас искренне жалела его. – Ты лишь нашел предлог, чтобы убежать от реальности. Все эти мысли, что твоя мать вернется, что ее дух…

– Нет, – резко произнес он. – Именно моя неиссякаемая сила поддерживала меня все эти годы. Я нашел нож, а теперь во мне ее дух.

Элайн поняла, что нельзя винить только Джерри и Бесс в том, что произошло с маленьким мальчиком, из которого вырос этот сумасшедший. На них лежала только часть вины. Но следовало также винить и Амелию Матерли как за ее генетические изъяны, так и, еще в большей степени, за то, как она воспитывала детей, и за кровавые воспоминания, которые она им оставила. Некоторую вину также следовало возложить и на Ли Матерли с Джейкобом. Они видели, как Деннис гибнет от воспоминаний о безумных поступках, и расточали на него свою ласку, врачевали его любовью, заботой и временем. В то же самое время на Гордона не обращала внимания, поскольку его болезненная реакция не была столь явной, как у брата. Его боли, сомнениям и смятению дали вызревать до тех пор, пока это не породило нездоровые фантазии. Сознание вины царило повсюду, нити густо переплелись между собой.