Наследие Темного Меча
Шрифт:
Она имела в виду, что мы принесем дурные воспоминания. Но по болезненно исказившемуся лицу Сарьона я понял, что он увидел в словах Гвендолин другой смысл, более близкий к истине. Не воспоминания мы принесли с собой, а жуткую реальность.
Сарьон сглотнул. Его руки, сжимавшие руки Гвен, дрожали. В его глазах заблестели слезы. Он несколько раз пытался заговорить и наконец решился:
— Гвен, именно поэтому я все эти годы держался подальше от Джорама. Мне очень хотелось с ним повидаться, очень хотелось узнать, хорошо ли ему живется, счастлив ли он… но я боялся побеспокоить его. Если бы у меня был выбор, Гвен, я бы не пришел к вам. Но я должен увидеться с Джорамом, —
Гвендолин долго смотрела ему в глаза. Она увидела боль, печаль и понимание. И твердую решимость.
— Вы… вы пришли за Темным Мечом? Он не отдаст его, даже вам не отдаст, отец.
Сарьон покачал головой.
— Я пришел не за Темным Мечом. Я пришел за Джорамом, за тобой, Гвен, и за вашей дочерью.
Гвен ухватилась за него крепче, ища опору. И подняла руку только для того, чтобы вытереть набежавшие слезы.
Я так напряженно прислушивался к их разговору, что совсем позабыл о девушке. Увидев, что ее мать плачет, она бросила мотыгу и быстро побежала к нам. Девушка сдвинула назад шляпу, чтобы лучше видеть, и я понял, что недооценил ее. Она совсем не испугалась нас и не подошла сразу только потому, что хотела присмотреться к нам и прислушаться к себе, чтобы решить, как ей следует к нам относиться.
Я пригляделся к ней внимательнее, и в то мгновение, когда я ее рассмотрел, мое сердце остановилось. Секундой позже, когда оно забилось снова, я словно родился заново. Я понял, что даже если я никогда больше не увижу эту девушку, все равно всегда буду ее помнить.
Густые и блестящие черные волосы разметались непокорными кудряшками по ее плечам. Брови у нее были тоже черные, широкие и прямые и придавали лицу девушки строгое и задумчивое выражение, которое смягчалось ярким блеском больших и чистых голубых глаз. Эти черты достались ей от отца. На мать она походила мягким овалом лица, острым подбородком, легкостью и изяществом движений.
Я не влюбился в нее. Любовь казалась мне невозможной в те первые мгновения нашей встречи, потому что любить можно человеческое существо, а эта девушка была чем-то необычайным, сверхъестественным. Это было все равно что влюбиться в картину или в статую. Я мог лишь благоговейно восхищаться ею.
«Дочь Просперо», — подумал я, припомнив Шекспира. И насмешливо улыбнулся своим мыслям, вспомнив слова, которые говорила эта героиня при виде незнакомцев, выброшенных на берег искусством ее отца: «Какое множество прекрасных лиц! Как род людской красив!» [1]
1
Цит. по: Шекспир У. Буря// Полное собрание сочинений. М. : Искусство, 1960. Том 8. Перевод М. Донского
Но по взгляду девушки, скользнувшему по мне, я понял, что не вызываю в ее воображении видения прекрасных иных миров. И все же я заинтересовал ее. Она всю жизнь общалась только со своими родителями, но молодых людей тянет к ровесникам, с которыми можно поделиться мечтами и надеждами, понятными только юным. Однако сейчас дочь Джорама в первую очередь волновалась за мать. Она обняла Гвен за плечи, стараясь защитить, и храбро посмотрела на нас. Густые темные брови сошлись над переносицей. Девушка требовательно спросила:
— Кто вы такие? Чем вы расстроили мою мать? И почему вы вмешиваетесь в нашу жизнь?
Гвен подняла голову,
— Нет, Элиза, не нужно говорить таким тоном. Этот человек не такой, как все остальные. Он один из нас. Это отец Сарьон. Ты слышала, как мы говорили о нем. Он наш старый друг и очень дорог и мне, и твоему отцу.
— Отец Сарьон! — повторила Элиза, и суровые брови поднялись кверху, а голубые глаза засияли, словно солнце, выглянувшее из-за туч в пасмурный день. — Конечно я слышала об отце Сарьоне. Вы пришли, чтобы учить меня, да? Отец говорил, что я отправлюсь к вам, но все время откладывал путешествие. И теперь я знаю почему — потому что вы сами пришли ко мне!
Сарьон залился краской, снова сглотнул и в смущении посмотрел на Гвендолин, не зная, что сказать.
Гвен ничем не смогла ему помочь, но ее помощь и не понадобилась. Элиза быстро посмотрела на мать, на отца Сарьона и поняла свою ошибку. Сияние ее глаз померкло.
— Нет, вы пришли сюда не для этого. Конечно же нет. Иначе моя мать не стала бы плакать. Но тогда зачем вы здесь? Вы и ваш… — Быстро окинув меня внимательным взглядом, она высказала догадку: — … Ваш сын?
— Ройвин! — воскликнул Сарьон. — Прости меня, мой мальчик! Я совсем забыл, что ты здесь. — Он повернулся и протянул мне руку, приглашая подойти. — Я люблю его, как сына, хотя он мне и не родной. Он родился здесь, в Тимхаллане, в Купели. Его родители были каталистами.
Элиза пристально посмотрела на меня, и внезапно мне снова явилось видение, такое же, как раньше, когда я словно смотрел через окно на какую-то другую жизнь.
Я увидел себя, каталиста, вместе с другими каталистами. Мы были одеты в лучшие церемониальные одеяния и стояли, почтительно склонив головы с выбритыми тонзурами. А она шла мимо нас, царственная, прекрасная, в шелках и драгоценностях, — наша королева. Я поднял голову и осмелился посмотреть на нее. И в то же мгновение она повернулась и посмотрела на меня. Она отыскала меня среди толпы каталистов и улыбнулась именно мне.
Я послал ей ответную улыбку, мы словно разделили нашу маленькую тайну, а потом, опасаясь, как бы кто-нибудь не заметил моей вольности, я снова опустил взгляд. Когда я снова отважился на нее посмотреть — в надежде вновь поймать ее взгляд, — то увидел, что она почти скрылась из виду за следовавшими за ней придворными.
Видение померкло перед глазами, но осталось столь же ясным в мыслях. Оно было таким отчетливым, что мне захотелось произнести: «Ваше величество». Я сказал бы это, если бы мог говорить. Меня охватили растерянность и недоумение, как тогда, когда Мосия вернул нас обратно в наши тела.
Придя в себя, я знаками показал, что для меня большая честь встретиться с тем, кто занимает особое место в сердце моего господина.
При виде моей быстрой жестикуляции Элиза удивленно расширила глаза.
— Что он делает? — спросила она с наивной детской непосредственностью.
— Ройвин немой, — объяснил Сарьон. — Он разговаривает при помощи рук, — и Сарьон повторил им вслух то, что я сказал.
Гвендолин сдержанно улыбнулась мне и сказала, что рада со мной познакомиться. А Элиза рассматривала меня с беззастенчивым любопытством. Она видела перед собой молодого человека среднего роста, худощавого, с длинными светлыми волосами и таким лицом, которое всегда вызывало у женщин сестринские чувства. Честный, мягкий, добрый — такими словами описывали меня женщины. «Наконец-то нашелся мужчина, которому можно довериться», — говорили они. А потом начинали рассказывать мне, со всеми подробностями, о тех мужчинах, которых любили.