Наследие. Трилогия
Шрифт:
— Вот почему, леди Йейнэ, мы пользуемся сигилами родства, — наставительно произнес он. — То, что вы слышали, — лишь глупая и бессильная угроза, но если б у него была возможность, он бы с наслаждением привел ее в исполнение. Но возможности у него нет, и порукой тому — сигила, хотя и она не является совершенным залогом безопасности. Приказ вышестоящего Арамери или глупая оплошность с вашей стороны могут привести вас к гибели, миледи.
Я нахмурилась, припоминая, как Теврил заклинал меня бежать как можно быстрее в комнаты Вирейна. Лишь чистокровный Арамери способен
— Глупая оплошность?.. — переспросила я.
Вирейн одарил меня строгим взглядом:
— Они обязаны повиноваться всякому вашему высказыванию в повелительном наклонении, миледи. А теперь подумайте, сколько таких фраз мы произносим, не думая об их значении, не имея в виду сказанное и даже не подозревая, что их можно понять буквально.
Я снова нахмурилась в глубокой задумчивости, и он обреченно закатил глаза:
— Простолюдины весьма привержены фразе «А пошло оно все к чертям собачьим!» Наверняка даже вам, миледи, приходилось произносить такое в запале?
Я медленно кивнула, и он заговорщически придвинулся:
— Естественно, вы хотите всего лишь сказать, что не желаете более заниматься тем или иным делом. Но ведь ее можно понять так, что вы хотите, чтобы черти, причем собачьи, действительно забрали и вас, и всех остальных к себе.
Он замолк, проверяя, дошел ли до меня смысл его слов. Он дошел. Я вздрогнула и поежилась, он кивнул и снова сел прямо.
— Не стоит вступать с ними в разговор без крайней необходимости, — наставительно произнес он. — Итак, приступим.
Он прикоснулся к блюдцу с чернилами и тут же выругался — стоило ему дотронуться до посудины, как она перевернулась: Сиэй умудрился каким-то образом подложить под нее кисточку. Чернила разлились по столешнице, тут Вирейн осторожно дотронулся до моей руки:
— Леди Йейнэ! Вам нехорошо?
*
Собственно, именно так это и произошло. В первый раз.
*
— Ч-что?..
Он снисходительно улыбнулся — мол, что возьмешь с этой деревенской дурочки.
— Вы, верно, устали за сегодня. Но не тревожьтесь, это не займет много времени.
И вытер чернильную лужу. В блюдце осталось порядочно, так что Вирейн вполне мог завершить начатое.
— Не могли бы вы отвести волосы со лба и так их придержать?
Я оставалась неподвижной.
— Почему мой дед, лорд Декарта, сделал это, господин писец Вирейн? Почему он вызвал меня сюда?
Он поднял брови, всем видом показывая, что удивлен вопросом:
— Я не поверенный его тайн, миледи. Даже не знаю, что вам сказать…
— Он страдает старческим слабоумием?
Он застонал:
— Да вы и впрямь сущая дикарка! Нет, он не страдает старческим слабоумием.
— Тогда почему?
— Я же только что сказал…
— Хотел бы убить — меня бы уже казнили. Под каким-нибудь дурацким предлогом — если он необходим для такого человека, как Декарта Арамери. Или… он мог бы поступить со мной так же, как с матушкой. Убийца в ночи, отравленный шип в теле.
Ага,
— Я бы на вашем месте, миледи, не стал трясти уликами перед Декартой.
Ну хоть не отрицает.
— А мне и не нужны улики. Отличающаяся отменным здоровьем женщина чуть за сорок вдруг, ни с того ни с сего, умирает во сне. Но я приказала лекарю тщательно осмотреть тело. На лбу он обнаружил отметину. Крохотный след от укола. Прямо на месте… — тут я осеклась и неожиданно для себя поняла, что всю жизнь смотрела на важную вещь и не придавала ей значения, — на месте, где на коже у матушки остался шрам. Вот здесь.
И я дотронулась до лба там, где должна была появиться сигила Арамери.
Вирейн развернулся ко мне полностью. Теперь он очень серьезно смотрел на меня.
— Если подосланный Арамери убийца оставил столь видимый след преступления, а вы его искали, зная, что он непременно отыщется, — что ж, леди Йейнэ, похоже, вам о намерениях Декарты известно больше, чем мне, и больше, чем кому-либо другому. Так как вы считаете, зачем он вас сюда вызвал?
Я медленно покачала головой. Подозрения зародились давно, а по дороге в Небо только окрепли. Декарта был зол, очень зол на матушку. Он ненавидел моего отца. Ничего хорошего приглашение мне не сулило. В глубине души я была уверена, что меня в лучшем случае казнят, но, скорее всего, будут пытать, причем, возможно, все это произойдет прямо на белоснежных ступенях дворца Собраний. Бабушка очень за меня переживала. А главное — бежать некуда. Было б куда, она бы без сомнения благословила меня на побег. Но от Арамери не скроешься.
А еще — даррская женщина свершает дело мести, чего бы ей это ни стоило. И не бежит от своего долга.
— Эта отметина, — наконец произнесла я. — Она ведь поможет мне выжить во дворце?
— Да. Энефадэ не смогут причинить вам вреда — если, конечно, вы не совершите какую-то непростительную глупость. Что до Симины, Релада и прочих опасностей… — тут он красноречиво пожал плечами, — магическая защита не сможет уберечь вас от всего.
Я прикрыла глаза и вызвала из памяти мамино лицо. Я вспоминала его часто. Постоянно. Десять раз по десять тысяч раз вспоминала я его. Мама умерла со слезами на глазах, щеки ее были мокры. Наверное, она знала, что мне предстоит.
— Ну что ж, — спокойно сказала я. — Приступим.
5
ХАОС
В ту ночь он приснился мне.
*
Мне снилась ночь — облачная, удушливая, отвратительная.
Над облаками светлело небо — близилось утро. Под облаками зарю не видели, но и не нуждались в солнце — в руках ста тысяч выстроившихся на поле боя солдат горели тысячи факелов. Достаточно света, чтобы вступить в бой. Столицу тоже укрывало неяркое зарево. А ведь это не Небо — другой город. Он растянулся на полдолины, а не стекает с холма, и дворец стоит на земле среди других зданий, а не парит в облаках. И я в этом сне — совсем не я.