Наследие. Трилогия
Шрифт:
И я промолчал.
– Если вы явились поплясать на могиле, то опоздали, – процедил он, когда мы спешились и подошли к их насесту. – Я вас опередил.
– Ну и ладно, – сказал я, приветливо кивая Ликуе. Она молча кивнула в ответ. (В отличие от Ахада, она не скрывала, как гордится возлюбленным. И даже в том, как она гладила его волосы, сквозило некое самодовольство, мимолетно напомнившее мне Итемпаса прежних времен, когда они с Нахадотом были близки.) Я потянулся, разминая конечности после долгой езды, и невольно поморщился от боли в коленях. –
– Ага. К твоему сведению, выглядишь ты дерьмово, – заметил Ахад и выпустил длинную кудрявую струю дыма.
Я видел, как он раздумывал: помучить меня еще или прекратить. Он много чего мог бы этак ненавязчиво мне наговорить. Например: «А ты, оказывается, еще худший отец, чем мне казалось». Или еще так: «Хорошо хоть не я оказался твоей первой ошибкой». Я приготовился вытерпеть что угодно, ведь сделать я все равно ничего не мог. Если верить Деке, я продолжал стариться быстрее положенного: примерно на десять дней за один. Простое осознание своего отцовства стало ядом, который должен был убить меня если не за год, то за два уж точно.
Другое дело, что ни один из нас этого не дождется.
Но к моему облегчению, Ахад так ничего и не сказал. То ли на него напал стих проявить великодушие, то ли благодаря Ликуе его нрав мало-помалу смягчился. А может, учитывая обстоятельства, он просто счел издевки бессмысленными?
– Привет, – сказал Дека.
Он пристально смотрел на Ахада, и я запоздало припомнил, что так и не собрался поведать ему о его происхождении. Попытка устроить конец света, предпринятая моим потерянным сыном, как-то отвлекла.
Ахад приподнялся, тоже разглядывая юношу. По его лицу медленно расползалась улыбка.
– Так-так-так, – выговорил он наконец. – А ты, верно, Декарта Арамери.
– Верно, – чопорно подтвердил Дека, пытаясь и не умея скрыть свое зачарованное внимание. Сходство между ними не было абсолютным, но вполне достаточным, чтобы отмести мысль о случайности. – А ты кто?
Ахад развел руками:
– Можешь называть меня дедушкой…
Дека окаменел. Ликуя раздраженно уставилась в затылок Ахаду. Я вздохнул и потер кулаками глаза.
– Дека… Я тебе потом все объясню.
– Объяснишь, – кивнул он. Сложил руки на груди и отвел взгляд от Ахада. У того вырвался вздох разочарования – не знаю уж почему. То ли его вправду задело Декино невнимание, то ли сам хотел лишний раз парнишку задеть.
Мы помолчали, как, в общем-то, и полагалось возле могилы.
Я смотрел на высоченные груды обрушенного день-камня и, сунув руки в карманы, пытался разобраться в собственных чувствах. Все годы рабства я ненавидел и презирал Небо. В его Белых Залах меня морили голодом, насиловали, бичевали, сдирали кожу с живого и делали еще что похуже. Я был богом, низведенным до уровня их собственности, и столетие свободы отнюдь не смыло пережитые тогда унижения.
И тем не менее… Я вспомнил свой планетарий, и Эн тихонько и сочувственно запульсировала у меня на груди. Я вспомнил, как носился прихотливо
Сверху донесся вздох Ахада. Небо ведь когда-то было его домом. Дека дотронулся до моей руки. Здесь прошло его детство. Сколько бы ни длился наш траур, сейчас он был общим.
А над нами, как раз между солнечным диском и бледной, только что вставшей луной, в небесах виднелась странная клякса. Со дня одержанной Калем победы она постепенно росла. Эту штуковину трудно было описать не то что на сенмитском, а даже на божественном языке. Нечто слоистое и прозрачное. Колеблющееся ничто, оставлявшее после себя пустоту. Мы не только видели, но и ощущали его – своеобразным покалыванием на коже. И даже слышали, как слышат слова, выпеваемые за пределами слуха. Что ж, вскоре мы его услышим так ясно, как не захотелось бы ни одному разумному существу. Это будет рев, способный перевернуть мир.
К нам приближался Вихрь. Каль вызвал Его – и Он явился на зов…
По прошествии времени, когда уже село солнце и начали появляться первые звезды, Ахад вздохнул и встал, после чего помог встать Ликуе. Мгновение – и вот уже они стоят внизу. Дека вздрогнул, потом тихо ахнул – его подозрения подтвердились. Ахад подмигнул ему. Потом посерьезнел и повернулся ко мне.
– Некоторые полагают, что сумеют спастись, что бы ни произошло в державе богов, – негромко проговорил он. – Я в этом сомневаюсь, но не могу осуждать их за попытку. – Он помолчал, оглянулся на Ликую и договорил: – Я остаюсь здесь.
Вот уж чего я от него ни за что не ожидал! Ликуя была смертной и выжить в нашем царстве не могла. Посмотрев на нее, я убедился, что она понимала, насколько глубоко изменила его. Она чуть кивнула мне и гордо вздернула подбородок, откровенно намереваясь встать на его защиту. Ахад был среди нас не единственным, кто умел одним словом причинить боль.
Однако я совершенно не собирался его доставать. Хватит уже, в свое время я достаточно этим натешился.
– Полагаю, имело бы смысл поговорить о том, как спасти это царство, а не бежать из него, – заметил Дека, и по его голосу я понял, что и в лоб могу схлопотать, когда мы останемся наедине.
Но Ахад покачал головой, делаясь непривычно серьезным:
– Спасения не будет. Даже Трое – не указ Вихрю. Самое большое, что они смогут, – постоять в сторонке, пока Он катится сквозь миры, а затем попытаться что-то восстановить из останков. Правда, нам не будет от этого ни жарко ни холодно…
Он пожал плечами и вздохнул, глядя на небеса. По ночам Вихрь был еле виден – этакое дрожащее пятнышко на звездном ковре. Вот только за Ним уже не было звезд. Лишь черная пустота.
– Мой отец полагает, что все-таки стоит попробовать отстоять этот мир, – сказала Ликуя.