Наследная ведунка
Шрифт:
Рыжий тоже икнул, но только один раз. После чего выступил вперёд, присел на корточки и попытался коснуться говорящего пня.
– Оно что… оно… оно – живое?!
– Но-но-но-но! – выругался дедок. Трусишек он всё же любил немного больше, чем любопытных экспериментаторов. – Эй, растопырки убрал! Лапать он ещё меня будет! Я тебе самому сейчас бороду повыдираю!
– Это не борода, это волосы, – поправил Вис. Он не только не спешил выпутывать руку-ветку из своей шевелюры, а ещё и сам любознательно дёргал пушистую растительность на растрескавшейся морщинами коры
– Да кто вас, человеков, разберёт!
Вис обернулся ко мне с неподдельным детским восторгом:
– Оно живое! – сообщил он, как великое открытие. И добавил задумчиво: – Это ж можно в клетку посадить и продать богачу такое чудо…
– В клетку? – заскрипел дедок. – Опять?! Не-не-не, мужик! Так не пойдёт! Не живой я, нетушки!
И тут же, не разделяя слово и дело, врос корнями в землю и замер, став неотличим от обычного узловатого пня. Когтистая лапка примерился, попытался его приподнять, потом подрыть, но старик упрям. Наверняка запустил корни до самых подземных вод: не то что в одиночку, вдесятером теперь не выкопать!
– Лопаты нет? – уточнил Вис. – Нет? Точно? А если посторожить и сбегать…
– И что? Сбывать на рынке кусок дуба? – я присела на пенёк, пока старик изображал древесину. В другой день он бы мигом осерчал, но теперь-то из роли уже не выйдешь!
– Но он же живой!
– Разве? – я стукнула по коряге. В ответ из глубин дерева донеслось приглушённое ворчание, но пень так и остался пнём. – Обычный чурбан.
– Но я же слышал!
На пеньке проступил рот.
– Я есть пень! – сообщил он. – Иди в…
Куда именно, мы так и не узнали, но догадывались. Рот пропал так же легко, как и появился, затерявшись в складках коры.
Вис восхищённо выдохнул, сел на землю и привалился спиной к пеньку.
– Потрясающе! А ещё что есть интересное? Ах ты зараза гнилая! – с руганью вскочил, хватаясь за ягодицу.
Пенёк старчески едко захихикал, втягивая колючую ветку обратно.
– Интересного я тебе гарантирую, – пообещала я, легко поднимаясь и сама хватая рыжего под руку: – Ты как, на кошмары не жалуешься?
Глава 7
А он мне нравится!
Дальше через лес Когтистая лапка шёл смело. Если, конечно, можно назвать смелостью попытку закидать камнями дрожащего под кустом зайца и доблестное сражение на кулаках с покосившейся осинкой. Но то, как рыжий спасал меня от сверкнувшей в свете живого мха паутинки, было даже мило. Самого мха, кстати, вор не испугался, так что я не стала его предупреждать, что ползущее по стволам за нами серебристое пушистое пятно плотоядно, а обожрать до костей заночевавшего в лесу человека или заблудившуюся корову ему ничего не стоит. В конце концов, пятно небольшое, его вполне можно спугнуть огнём: маленькие хищники чахнут от любого света ярче собственного, даже в полнолуние не рискуют выбираться из нор.
Наконец, началось кладбище. Просека сузилась до тонкой нити, последней надеждой соединяющей нас со скрывшимся в чащобе городом. Уже не распознавались, только угадывались далёкие окрики, давно затерялся среди прелой
Он не заметил, когда холмики, через которые петляла тропка, подросли и стали встречаться чаще. Присел на один, перешнуровать сапоги.
– А ничего тут, спокойно. И деревья стали реже. Красивое место.
Я стояла рядом, скрестив руки на груди. С тоскливой улыбкой осматривала пушистые, первыми зазеленевшие горочки. Место и правда красивое, спокойное. Лес как будто отступил, прижал к животу лапки, чтобы днём не мешать несмелому весеннему солнцу нагревать поляну и радовать теплом скрючившихся внизу мертвецов, а ночью не застилать от них звёзды. Когда я была девочкой, поляна была занята могилами едва ли на треть…
– Для мёртвых всегда выбирают красивые места.
Вис откинулся назад, ладонями опираясь о курган.
– А и зря. Лучше бы живым их оставили.
Я присела на корточки, нащипала жухлой прошлогодней травы и прикрыла проклюнувшийся на соседнем пригорке цветок. Того и гляди, снова ударят морозы. Да и без них ночи пока холодные, хоть днём и жарит почти по-летнему.
У нас не принято обозначать и подписывать могилы, как делают на севере страны. Там зимы холоднее, снега наметает выше человеческого роста. Им, наверное, и правда нужны торчащие из земли метки и яркие полотенца с вышитыми именами, повязанные на них. Мы считали иначе: пока есть те, кто помнит, письмена ни к чему. А я помнила каждого, кто здесь лежит. Могла лежать рядом, найдя пристанище с теми, с кем родилась, с кем прожила короткую, но наверняка счастливую жизнь. Правильную. Если бы не оказалась дурой.
– Ну так когда кладбище-то начнётся? Мне пугаться уже или как?
Я выпрямилась, украдкой проверила, не мокрые ли щёки, и только после этого повернулась к спутнику.
– Можешь и пугаться, – указала на теснящиеся холмики.
Сейчас заверещит, вскочит, начнёт брезгливо отряхиваться и плевать через плечо, чтобы смерть не пристала.
Вис и правда поднялся. Не слишком торопливо. Посмотрел на курган, склонив голову на одну сторону, на другую…
– Нипочём бы не догадался, – признался он виноватым шёпотом. – А камни где?
– Камни?
– Ну, чтобы мертвец не выбрался и к живым не вернулся, камень сверху надобно положить, – пояснил вор.
Камень… Холодный, тяжёлый, давящий, прижимающий к груди студёную густую черноту… Чтобы не выбрался. Чтобы не навредил, не напугал. Чтобы закопать – и забыть.
– У нас так не делают. Обычно… – закончила я едва слышно.
Даже не знаю, где делают. Далеко. Очень далеко. И это «далеко» Вис тоже видел.
Я стояла посреди могил. Неживая среди мёртвых. Вот тебе и увеселительная прогулочка, вот тебе и посмеялась над докучливым воришкой. Горло перехватило удавкой слёз.