Наследница чужой жизни
Шрифт:
Алиса сощурилась и подумала, что всё-таки беременна. Просто так такие приступы не бывают.
Наташа хмуро смотрела на неё, когда Алиса заняла своё место на колченогом стульчике.
– Ты о чём думала, когда сюда ехала? Думала у нас приёмы и танцы? Как ты работать будешь? А пока тебе на смену кого-нибудь пришлют, мне по ночам, вообще, не спать? Как же надоело всё!
Алиса выпрямилась на стуле.
– Всё нормально. Я что-то съела, наверно. Буду работать, как обычно.
– Съела?! – Наташа скривилась. – Думаешь, я не видела, как вы вечерами куда-то уходите? Понятно, дело молодое. Одно
Алиса чуть не расплакалась от обиды. Так вот как это со стороны выглядит. А ей то казалось, что она стала полезной и научилась. Да и раненые её любили. Она с удовольствием писала письма тем, кто не мог сам.
– Женевьевы из тебя не получится и второй баронессы Вревской тоже, – Наташа с аппетитом уплетала хлеб с маслом, отчего иногда прожёвывала слова и это выглядело ещё презрительнее. Словно она, Алиса, существо второго сорта, ни на что негодное.
– А теперь, когда генерал Гурко убедил Тотлебена отрезать последний путь отступления, работы у нас только прибавится, – продолжила Наташа. – Бой там будет очень тяжёлый. К тому же генерал получил всю гвардию и Измайловский полк. Вот скажи: зачем России эта война?
– Что ты сказала? Измайловский полк?
Стас состоял в Измайловском полку. Неужели и он будет в этом участвовать?!
– Доброе утро, девушки, и приятного Вам аппетита, – голос Стаса звучал нарочито бодро, в то время, как лицо выглядело напряжённым.
– Доброе, господин граф, – ответила Наташа. – Это вы вашей жене аппетита пожелайте, а то она не ест ничего. А ей-то как раз и надо кушать.
Алиса бросила на Наташу уничтожающий взгляд и, сорвавшись со стула, выбежала в коридор. Да чтобы она была здорова. Какое она имела право говорить о том сокровенном, о чём ещё сама Алиса только смела догадываться. И говорить не собиралась. Стас потребует – и будет прав! – чтобы она вернулась домой. А это только ей решать. Ощущение, что нужно остаться, несмотря на здравый смысл, только усиливался. Уверена, она будет нужна Стасу.
Молодые вышли под утренние лучи уже тёплого солнца. Стас взял Алису за обе руки.
– Ты и на самом деле очень бледная, – он поцеловал её в обе щеки и отстранился, опустив взгляд.
– Спала сегодня плохо.
Пришёл сказать, что идёт в наступление, подумала Алиса.
– Маленькая, а что ты ничего не ешь? Ты похудела очень.
– А ты уверена, что… Мы так опрометчиво себя вели.
– Конечно, нет, – отмахнулась Алиса. – У тебя какие-то новости?
– Наш полк переводят в распоряжение Иосифа Гурко и это значит, что мы перестаём рыть окопы. Выступаем, чтобы отрезать последний путь, по которому турки получают продовольствие. И это большая честь. Теперь от нас будет зависеть, сколько продержатся проклятые басурмане. Мы должны овладеть Дубняком и Телишем. Уверен, без еды и воды, турки быстро сдадутся, и мы сможем вернуться домой. Ты ведь хочешь домой, милая?
Алиса чуть улыбнулась. Считает меня за дурочку. Так же, как и Наташа. Хорошо, что удалось отвести разговор от его предположения о беременности.
Стас, между тем, продолжал.
– Я расскажу тебе про генерала Гурко.
Стас расслабился. Теперь, когда с него спал груз сокрытия тайны, а его жена осталась спокойной, ему стало легче.
– Генералы остаются в стороне, наблюдая в бинокль, – заметила Алиса. – В то время, как офицеры и солдаты рискуют жизнью.
– «Бой при правильном обучении не представляет ничего особенного. Это то же учение с боевыми патронами, только требует ещё большего спокойствия, ещё большего порядка». Это Гурко сказал, – Стас сжал руки Алисы. – Сама подумай: я буду участвовать в истории.
– Однажды это уже случилось, – заметила Алиса. – Мы ничего не смогли изменить, а сами погибли.
– Всё верно, но восстание декабристов, как мы знали из истории, было обречено на провал. А в этой войне мы победили. Помнишь, у нас даже есть памятник «Освободителям Плевны»? Когда будем гулять в Москве, обязательно сходим туда.
– Как бы я хотела сейчас оказаться в Москве перед этим памятником, – вздохнула Алиса и подумала, а если ещё и беременной, то чувствовала бы себя неприлично счастливой.
– Маленькая моя, не переживай. Раз мы оказались здесь, значит, это тот опыт, который мы должны пережить. Мне, например, очень хочется увидеть этого Гурко. Мужики рассказывали, какой он отчаянный. Только представь, во время Крымской войны, он так рвался на войну, что сменил погоны ротмистра гвардии на погоны майора армии, сказав при этом: «Жить с кавалерией, а умирать с пехотой». Только вот не сложилось у него. К тому времени, когда он прибыл в полк, уже был заключён мир.
– Значит, у судьбы имелись другие планы.
– Конечно. Ему нужно было дожить до этого времени, чтобы привести нас к победе.
Алиса только кивнула. Восторга Стаса она не разделяла. Уж лучше бы остался здесь и рыл окопы. Занятие, конечно, не очень приятное, но безопасное. И надо же было этому Гурко…
– Возьми меня с собой, Стасик, – сказала Алиса. – Я буду полезной. Я научилась делать перевязки. Может, правда, не так хорошо, как Наташа.
Стас нахмурился.
– И думать об этом не смей. Я итак жалею, что взял тебя сюда.
– Жалеешь? – Алиса почувствовала, как глаза наполняются слезами. Уткнулась ему в плечо. Сдержаться не получилось, и она зарыдала. Слёзы текли и текли без остановки, пока Стас шептал ей нежные слова. Уговаривал, гладил по голове. Объяснял, что на самом деле имел в виду, говоря «жалею».
Неожиданная мысль, появившаяся в голове, выключила слёзы, словно повернули кран. Надо поговорить с Михалычем. Если у них полевой госпиталь, то что тут им делать? Хотя тут ещё раненые и некоторых нельзя перевозить. Но за ними может присмотреть Наташа. А они с Михалычем могут поехать туда. Если там будут бои, будут раненые. А если Стаса ранят, некому будет перевязку сделать. Она бы точно там пригодилась. А ещё, как знать, может она тоже познакомилась бы с этим генералом по прозвищу «Вперёд».