Наследница кровавой памяти
Шрифт:
— Бери, Кузьма. Я позволяю, — разрешила Марья.
— Мне бы испытать его на дурачке заезжем, — встав, Кузьма расправил льняную рубаху поверх штанов и взял меч. — Аль на царской псине.
Раскрутив меч, он остановил его и вышел на дорогу, прислушиваясь и принюхиваясь.
— Хороша боярыня Марья Семеновна. Ой, затейница! В жены ее беру, — улыбнулся Кузьма, оглядев стаю.
Его вампиры — двое мужчин и три женщины — оттащили убитого коня в лес с дороги, но к трапезе не приступили.
— Черный —
Марья побоялась рассматривать вампиров. Слишком недовольными и злыми они выглядели.
Рычанием отогнав их от конской туши, Кузьма лег на траву и прокусил шею животного. У Марьи внутри заныло от голода.
"Терпи!" — приказала она себе.
Присев рядом с новым супругом, она не осмелилась есть без разрешения, и долго смотрела, как вожак насыщается.
Утолив голод, Кузьма отошел от туши. Марья, крадучись, подползла к шее коня. Оскаленная вампирша с всклокоченными черными волосами рванулась к ней. Кузьма предотвратил потасовку. Укусив бывшую жену за ухо, он бросил ее на землю.
— Пшла вон, Анфиска, — прошипел вожак.
Марья вздрогнула.
— А ты не робей, Семеновна. Кушай на здоровье, — Кузьма подтолкнул ее к кровоточащему следу от своего укуса. — Сил набирайся.
Наесться досыта вожак не позволил. Дернув за волосы, оттащил от конской шеи:
— Хорош с тебя. Привыкай довольствоваться малым.
— Дай мне платочек, — Марья приставила к подбородку ладонь, чтобы не испачкать кровью платье.
— Язык тебе на что? Токмо для бабьей пустой болтовни? — осуждающе взглянул на нее Кузьма. — Нема у нас платков, расписных полотенец с красными пичужками. Не в боярском тереме жительствуем.
Пришлось ей умыться по-кошачьи.
Допущенные к "обеденному столу" вампиры вцепились в конскую тушу, огрызаясь и рыча, как дикая свора.
Марье было противно на них смотреть.
Приближающийся стук копыт отвлек вампиров от шумного дележа пищи. Скаля окровавленные пасти, они поднялись и вышли на дорогу.
Повертывая мечом Марьи, вожак встал перед стаей, выйдя навстречу приехавшему Степану. Вороной конь опричника испуганно закрутился. Степан соскочил на дорогу и взял его под уздцы.
Марья стояла рядом со своим защитником, по его левую руку.
— Какой леший завел в мои угодья царского Полкана? — Кузьма нацелил острие меча на горло Степана.
— За бабенкой своей приехал, — опричник на треть вытащил кинжал из ножен на поясе. — Отдай мне Марьюшку и разойдемся миром. Я ее сотворил. Она моя.
— Запоздал, шелудивый пес. Марья моя отныне. Аль не чуешь?
Приблизившийся Степан расширил
— Скоренько ты присвоил чужую бабенку, — опричник фыркнул от досады, обнажив клыки. — Но и мой придет черед ее помять.
— Сгинь, мерзавец, приспешник Иванки Мучителя, — прорычал Кузьма. — Ноги поди умывай полоумному хозяину. Было бы Семеновне любо с тобою, не сбежала бы баба ко мне.
— Я верну Марью. Скоро украду. Не уследишь за ней, атаман. Не схоронишь ее, — приближаться Степан не решался, и отступать стыдился.
— Полезай в конуру, Полкаша, покуда цел, и не суйся в леса. Не угости нас боярыня плотным обедом, мы бы сцапали твоего скакуна, и тебя самого на загладку съели.
— Еще свидимся, Кузьма. С глазу на глаз потолкуем, — Степан отпустил кинжал, сел на коня, и, пришпорив его до крови, поскакал обратно.
Марья злилась, что убийца ее мужа, друзей и верных слуг остался в живых:
— Скажи, отчего ты помиловал лиходея? Зачем отпустил? Степан воротится с отрядом опричников.
Ничего не ответив, Кузьма привел ее к вырытой в лесу землянке. По очереди они спустились через узкий лаз в тесную нору, похожую на волчье логово.
— Эх, Семеновна! Шибко, видать, обидел тебя царский пес, — развернув овечью шкуру, хранившуюся в норе, Кузьма встряхнул ее и постелил на пол.
— Нету слов, как разобидел он меня, — Марья присела на меховой "ковер", оставив место для защитника.
Она прослезилась, вспоминая страшную ночь.
— Все позабудь, — заботливо обняв жену, Кузьма облизал ее щеки, очищая их от соленых капель.
К вампирскому обычаю вылизывать друг друга Марья привыкала с трудом. Невольно сжималась, чувствуя, как влажный теплый язык вожака скользит по ее коже. Самой лизнуть нового супруга в нос оказалось еще труднее, чем мириться с его звериными нежностями.
— Услада ты моя, Семеновна. Утешенье пропащей души, — Кузьма потерся щекой о ее шею и плечо. — Никому тебя не уступлю, не отдам на поруганье. А про псину Иванкину я тебе всю правду молвлю. Рад бы растерзать Степана, да не можется. Я ведь за него в ответе…
Он помолчал, шумно вздохнул и продолжил:
— Пораздумай сто раз, Семеновна, а коль время не гонит, раз двести, прежде чем упыря сотворить. Выйдет этакий Степан… Нашел его на поле брани. Он подыхал от ран, уж вороны приладились клевать живое мясо. Я видел его удаль, он дрался до исхода сил. "Жаль, смелый воин пропадет зазря!" — подумалось мне. А Степан бежал от нас, к царю явился на поклон. Иванко его принял. Сам, знать, упырю сродни… Да уж упырь народу меньше погубит, чем кровопивец в златоризице.