Наследница тамплиеров
Шрифт:
Его капитал начался с гадальных салонов. Потом начались игры с недвижимостью. Наконец настала пора ценных бумаг. И вот – банк.
Банкир решил раскручивать это дело не с заполошным дядюшкой, а с племянником, который сумел ему понравиться умеренным интеллектуальным развитием и исполнительностью. Тогда уже было принято решение строить новое здание «Трансинвеста», и плиту упрятали в подвал, а Митеньку Успенский взял в референты и стал ему платить небольшую зарплату.
Референт сделал все возможное, чтобы задвинуть родного дядю за шкаф, тем более что в этом ему помогла вся родня. Он с азартом пустился в загадочные магические эксперименты.
Из трех монет, которые она, введя себя в транс, выбрала в общей куче, попробовали петровский пятак. И приложили к нему такой же, только другого года.
Естественно, ни Успенский, ни Митенька латыни не знали, и тексты, которые приходилось произносить, казались им сущей абракадаброй. Но они выучили непонятные слова и произносили целые фразы автоматически, при этом мысли порой улетали в непостижимые области. Успенский вспомнил вдруг покойную Люсю, с которой было что-то вроде романа. Люся, как и дочка Анюта, была маленькой блондинкой, но с очень красивыми ногами, у Анюты Борис Семенович таких не обнаружил. Вот как раз ножки и выскочили из дебрей памяти, – беленькие, с красными ноготками. Референт же попытался вспомнить, когда он в последний раз навещал подружку Машу, всегда звонившую в случае мужниной трехдневной командировки. Так получалось, что по меньшей мере три недели назад, а это был явный непорядок.
Голубая искра, явившаяся во мраке, была маленькой и очень шустрой, но растаяла через несколько секунд, не успев набедокурить. Пятаки успешно размножились.
Для чистоты эксперимента Митенька повез два пятака, старый и новенький, к знакомому коллекционеру, и тот, исследовав их под микроскопом, не нашел ничего подозрительного, более того – обменял на редкую монету, пятьдесят центов, выпущенные Ватиканом в две тысячи четвертом году. Хотя Ватикан и не входил в Евросоюз, но свои евро чеканил, и они пользовались спросом у коллекционеров. Такую денежку стоило бы растиражировать при помощи Икскюльской плиты.
Теперь нужно было приручить дурочку, пропускать через ее руки все серебряные и золотые монеты, какие только удастся раздобыть, и ухитриться, чтобы она ни о чем не догадалась. Потому что у такой вот Анюты что-то выпытать – плевое дело. А в том, что к плите могут проявить интерес заграничные гости, Успенский и Митенька не сомневались.
Они знали, что у барона фон Апфельдорна был партнер, вкладывавший деньги в поиски и откапывание плиты. Две революции и две войны разлучили баронову родню с родней партнера, но кто поручится, что эти люди вдруг не возникнут и не начнут действовать? Именно теперь, когда появилась Анюта?
По части нюха Успенский был велик и могуч. Тут референт ему полностью доверял. Но одной особенности начальника он все же не знал. Вальяжный, внушающий доверие и говорящий уверенным голосом Борис Семенович на старости лет стал пуглив. Но случая узнать это пока не выпадало.
В «Трансинвесте», как во всяком банке,
Митенька понимал, что охранник нужен не только для того, чтобы выставлять из салона безумцев. Приготовив плиту к очередному сеансу, он позвонил в охранную фирму «Часовой». Там у него были два приятеля, толковые ребята, специалисты по охранной сигнализации. Они обещали организовать охрану и дня через два прислать пару бойцов для знакомства.
Потом пришел Борис Семенович.
– Ну что? – спросил он, уверенный в ответе.
– Кречет обещал хороших охранников подогнать. У них есть бойцы – не мальчики, с опытом, с понятием, кулаками махать будут, только если мирно разрулить совсем уж невозможно.
– Вот не понимаю я Кречета. Тратит время и деньги на дурацкие игрушки…
Митенька тоже не понимал, как можно всерьез увлекаться гонками на байках. Он был азартен – это так, но его азарт был узкозаточенным, практическим, с особым ощущением границ разумного, и рисковать жизнью ради двух лишних километров скорости референт бы не стал. Выход азарту он давал в компьютерных игрушках.
– Митенька…
– Что, Борис Семенович?
– Докопайся – может, у нашей дурочки есть какой-то дурачок. Все узнай, понял?
– Понял.
– В кафешку ее своди, мелкому купи каких-нибудь чебурашек. Ну, не мне тебя учить. И – на природу ее, на травку!
– Попробую. Ну что, приступим?
Они спустились в подвал, зажгли свечи, проделали ритуал с двухевриками, разложили по всем местам плиты двенадцать монет, получили две новенькие, всего две.
– Мы что-то делаем не так, – сказал дядя Боря. – Треклятые тамплиеры не стали бы полагаться на предмет, который приносит в день две монеты, у них было налажено промышленное производство.
– Но монета, которую выбрала Анечка, размножилась. Что-то в ней такое есть, Борис Семенович.
– Вот что. Забирай всю эту кучу мелочи и отдай Анечке. Может, она что-то поймет. Не спрашивай, я не знаю, что она должна понять! Отдай – и все!
– Хорошо.
В ритуале были использованы простые монеты в два евро – одиннадцать штук, Анютина – одна штука, меченная царапинкой, появились две новые, итого – четырнадцать. Все это богатство, дающее в сумме двадцать восемь евро, Митенька сгреб в карман.
Как их подсунуть Анюте – он пока понятия не имел. Во-первых, дурочка откровенно от него шарахалась, а во-вторых, что-то с ней во время первого соприкосновения с Икскюльской плитой случилось неприятное – она молчала о подробностях, но явно испугалась.
Для начала он как бы случайно встретил Анюту, идущую в «Инари», и прошел с ней три квартала, пытаясь беседовать хоть о чем-нибудь.
Анюте этот человек не нравился. Он употреблял слова, которых она не понимала. Бросивший ее муж тоже часто говорил непонятно, но в мужа она с первой встречи вцепилась мертвой хваткой, не желала его отдавать и сперва делала вид, будто всякое его слово – на вес золота, потом устала. А в Митеньке она не видела мужчины, который мог бы пригодиться в хозяйстве. В референтах она не нуждалась.