Наследница. Графиня Гизела (сборник)
Шрифт:
— Книга твоя мне не нужна, а просить… Я никогда не прошу!
Дети широко раскрыли глаза.
— Ты никогда не просишь? — удивленно переспросили они хором.
Восклицание это привлекло внимание госпожи фон Гербек. Она увидела неприязненное выражение на лице маленькой графини и, догадываясь о случившемся, поднялась и поспешно сказала:
— Гизела, дитя мое, прошу тебя, поди скорее ко мне.
В эту минуту, уложив младшего ребенка, в комнату вошла пасторша.
— Мама, она никогда не просит! — возмущенно загалдели дети, показывая на Гизелу, неподвижно стоявшую посреди комнаты.
— Да, я не хочу просить, — повторила она, однако уже
— Правда? Бабушка действительно так говорила? — ласково и вместе с тем серьезно спросила пасторша, беря за подбородок девочку и глядя ей прямо в глаза.
— Я могу вас уверить, моя любезная госпожа пасторша, что это было непререкаемым убеждением покойной графини, — дерзко ответила за ребенка госпожа фон Гербек, — и, само собой разумеется, никто не имел права питать иных взглядов на воспитание, чем ее, в ее высоком положении! Кроме того, я должна вам дать добрый совет, собственно, в интересах ваших детей: уясните, что в маленькой графине Штурм вы должны видеть нечто иное, чем в каких-нибудь Петерах или Иоганнах, с которыми вам приходится обыкновенно иметь дело!
Не возражая гувернантке, пасторша позвала своего старшего сына, чтобы узнать, что произошло.
— Ты должен быть предупредительнее, — промолвила она, когда ребенок рассказал, как было дело, — следовало дать книгу маленькой Гизеле, как только она этого пожелала, просто потому что она наша гостья, помни это, мой милый!
Затем дети отправились спать, а Гизеле пасторша дала сказки и провела ее в классную, дверь которой осталась полуоткрытой.
— Так, по вашему мнению, — проговорила она, возвратившись, — я должна своим детям внушить уважение к маленькой графине? Но едва ли это возможно, так как я сама, извините мою откровенность, не питаю к ней этого чувства.
— Ай-ай-ай, моя милая, так мало смирения в жене священника! — прервала ее гувернантка со своей обычной улыбкой. В тоне ее было ожесточение.
— Я не так понимаю смирение, как вы, — ответила пасторша с простодушной улыбкой. — Маленькую графиню я могу любить как ребенка, но уважать ее… Не понимаю, как взрослый человек может уважать ребенка, который еще ничего в жизни для этого не сделал!
Гувернантка поднялась.
— Это ваше дело, любезная госпожа пасторша, — сказала она сухо.
На дворе послышался скрип саней, приехавших из замка.
Гизела вошла в комнату и подала пасторше книгу. Своеобразный характер был у этого ребенка! Ни нежно-льстивое обращение госпожи фон Гербек или кого другого из ее окружения, ни даже ласки отчима не могли вызвать расположения или растрогать сердце девочки. Но прощаясь с пасторшей, женщиной, не относившейся к ней с тем обожанием, к которому она привыкла, малютка бросилась ей на шею и с горячностью обняла своими худенькими ручонками.
Пасторша поцеловала подставленные ей губки.
— Храни тебя Господь, милое дитя, будь мужественна и честна, — прошептала она необыкновенно мягко, понимая, что видит ребенка в своем доме последний раз.
Выходка эта заставила побледнеть гувернантку. Холодно-презрительная улыбка была ответом на «ребяческую демонстрацию».
Сцена была прервана вошедшим лакеем, который принес шали и салопы.
— Снесите вещи в комнату фрейлейн фон Цвейфлинген! — приказала она. Затем, взяв Гизелу под руку и приветливо наклонив голову, она обратилась к хозяйке:
— Премного
С достоинством и грацией дама прошла через комнату и поднялась по лестнице. Войдя же к Ютте, она вне себя бросилась на стул.
— Ни минуты я не должна больше оставаться здесь, моя милая фрейлейн Ютта! — воскликнула госпожа фон Гербек, глубоко переводя дыхание. — Однако в таком волнении я не могу показаться на глаза прислуге! Посмотрите, как горят мои щеки!
И она попеременно принялась сжимать виски и лоб своими белыми руками.
— Боже милосердный, что это был за вечер! Само собою разумеется, мы с Гизелой последний раз в этом благословенном пасторском доме!
Ютта побледнела.
— О, это еще будет не так скоро, я, во всяком случае, сюда еще приду! — произнесла решительно маленькая графиня, подражая тону пасторского сына.
— Посмотрим, дитя мое, — овладевая собой, возразила гувернантка. — Папа один может решить это. Ты не можешь еще понять, мой ангелочек, каких врагов имеешь в этом доме.
— Слушайте, что я вам скажу, — зашептала она, положив руку на плечо Ютты. — Невыносимый детский шум, этот отвратительный напиток, называемый здесь чаем, грубые кушанья, которые нас заставляли есть, табачный дым и enfin [3] все эти жалкие сценки убеждают меня, что ваше дальнейшее пребывание в этом доме невозможно. Пока вы не смените свое древнее аристократическое имя на мещанское, вы должны наслаждаться всеми преимуществами вашего звания. Я беру вас с собой сию же минуту. Там, внизу, мы дадим знать, что вы уезжаете на праздники, — иначе с ними не разделаешься… Вы будете жить не у министра, не у маленькой графини Штурм, но лично у меня. Я помещу вас в двух комнатах, составляющих часть моего огромного помещения, но если это вам и вашему жениху не понравится, ну, тогда будете давать уроки музыки Гизеле! Согласны?
3
Наконец (фр.).
Вместо ответа молодая девушка поспешно вышла из комнаты и минуту спустя вернулась в узеньком салопчике, из которого явно выросла.
— Я готова, — сказала она с сияющими глазами.
Госпожа фон Гербек подавила улыбку при взгляде на молодую девушку в этом старомодном одеянии. Она пощупала подкладку.
— Он слишком легкий, а сейчас так холодно, — сказала она, снимая салоп с Ютты и бросая его на пол. — Лена прислала нам целый магазин, — продолжала она, выбрав из груды принесенных лакеем вещей синий атласный меховой салоп и белый кашемировый капор и собственноручно надев то и другое на голову и плечи молодой девушки.
Маленькая комнатка осталась пустой. Все трое начали спускаться с лестницы.
Внизу стояла Розамунда и светила им, держа в руке лампу.
Старуха с удивлением поглядела на Ютту, величественно прошедшую мимо нее в своем новом наряде.
Молодая девушка обернулась к ней с намерением объяснить свой отъезд, когда вдруг из темноты показалась седая голова Зиверта.
Появление хмурого старика было как нельзя менее желательно для Ютты.
Щеки ее запылали, хотя лицо сохраняло прежнее высокомерное выражение. Однако это нисколько не испугало старого воина. Он подошел ближе и враждебным взглядом окинул элегантный наряд девушки.