Наследник Алвисида (Книга 3)
Шрифт:
– Вот и прекрасно. Я переоденусь, приведу себя в должный вид... Мне надо подумать. А гости пусть выпьют эля, которым так славятся ваши погреба - и мои рассказы на сытый желудок пойдут веселее...
– Пусть будет по-твоему, - согласился сенешаль и тут же предположил: - Может, ты их вообще видеть не хочешь? Так ведь никто тебя не заставляет...
– Ну что ты, Бламур, - рассмеялся Ансеис.
– Просто хочу предстать в должном виде, а не как мокрый гусенок. Да еще свербит одна мыслишка, надо для проверки посмотреть в графской библиотеке несколько книг. Но я быстро. Только, если не трудно, пошли ко мне
– Сейчас принесут. Кликнуть слугу, чтобы посветил путь?
– Не надо, я сам, - сказал барон и уверенно двинулся в темноту коридора.
В этом замке он провел тридцать дней в сплошной ночи. К тому же, сенешаль знал, что маг отлично видит в темноте и в провожатых не нуждается.
– Бламур, - вдруг обернулся барон.
– Что, Ансеис?
– с готовностью обернулся сенешаль.
– Не говори своим гостям обо мне. Что-то голова разболелась. Может, я не спущусь, а они будут ждать... Никому не говори, хорошо?
– Конечно, - пожал плечами Бламур.
Он привык доверять Ансеису, зная его, как честного отважного рыцаря и хорошего друга графа. А вот кто такие ирландские гости сенешалю неизвестно - вдруг барон, владеющий магией, не случайно в такую погоду оказался здесь? Надо и самому быть настороже, от второй чарки эля сегодня придется воздержаться.
Ансеис прочувствовал беспокойство сенешаля и послал в него успокаивающую волну. Вечно хмурый сэр Бламур был на самом деле добродушным и бесхитростным воином, на нем держалась не только - и не столько - оборона замка, но и все огромное хозяйство; молодой граф в детали не вникал. Незачем сенешалю лишних проблем: если незваные гости и несут угрозу, то сэру Бламуру с ней все равно не справится - не меч и умелая рука будут необходимы. Для этого он, старый маг Хамрай, и примчался сюда в непогоду, в час, когда женщина, с которой судьба подарила ему счастье познать чудо любви, лежит в муках.
Барон прошел в отведенные ему графом комнаты, запер за собой на щеколду дверь. Открыл тяжелый сундук, достал одежды, разложил на аккуратно заправленной постели - без него в комнату входила лишь служанка, боязливо смахивающая пыль и перестилающая камыш, чтобы все всегда было готово к приезду барона. Он медленно снял перевязь с мечом, распахнул промокший камзол. Руки двигались сами, без участия головы.
Что его встревожило, в конце концов? Почему он не с женой, когда появляется на свет его первенец? Первый ребенок! Хотя он живет на свете больше двух столетий, он и мечтать не мог об отцовстве - он, Хамрай, достигший пределов магической мощности...
И в тысячный раз вспоминаешь и проклинаешь все: Моонлав, Алвисида, Великую Потерю Памяти, о которой сейчас говорят как о чем-то далеком-далеком, нереальном, ушедшем в предания минувших лет. И никто уже не представляет себе ужас тех дней...
Хамрай (тогда его еще звали иначе - Динант, сын французского рыцаря Бильора-Высокого) сбежал из родного замка до Великой Потери Памяти с заезжим колдуном, невесть чем соблазнившим восьмилетнего мальчишку.
Хамрай не помнил уже почти никаких подробностей. Вообще все, что было до Великой Потери Памяти, подернуто странной дымкой - словно было во сне.
Что Хамрай отчетливо вспоминал, так это как он с одиннадцатью другими такими же мальчишками
Он бежал, боясь преследования и превращения в какую-нибудь отвратительную тварь, вроде гадюки безрукой. Он заблудился в горах, чуть не умер с голоду, потом прибился к добрым людям. Приютившие мальчишку горцы оказались разбойниками - людьми грубыми и жестокими даже друг с другом. Они постоянно подшучивали над мальчишкой и зачастую эти забавы были для него очень болезненны...
Но среди них был колдун, не маг даже, а так на уровне деревенских знахарей - почувствовал способности мальчишки и как мог развивал их; если бы не он, Хамрай бы сразу ушел от разбойников.
Куда бы он ушел? В том возрасте не задумываются над вопросом "куда?", важно "зачем?". Или "от кого?"...
Хамрай жил с ночными повелителями горных троп почти три года, возмужал, огрубел... Хотел даже внешне походить на главаря.
Ансеис усмехнулся, вспомнив как долго потом отучался от идиотских привычек, что набрался от предводителя разбойников человека сильного, жестокого и отчаянного, но недалекого и много о себе возомнившего.
Однажды разбойники решили взять штурмом горный городок, но кто-то заранее предупредил стражу и была устроена засада. Почти все нападавшие погибли, а оставшихся в живых солдаты искали по окрестностям и на главной площади сажали на кол. Хамрай единственный уцелел: раненый, голодный, с одним кинжалом в руках, в горах... Уцелел чудом...
Сколько чудесных спасений было в его жизни? Разве все вспомнишь, память - коварная подруга, подбрасывает тебе давно потерянные детали когда их не ждешь, а другие надежно скрывает под завесой забвения.
Но как он после встречи со снежным барсом едва дополз до входа в пещеру, где был оборудован чей-то дворец и дверь случайно (случайно ли?) оказалась заперта не до конца, он не забудет никогда в жизни. Никогда... Потому, что это оказалась пещера богини Моонлав, ее уединенное пристанище, она в нем даже и не жила почти.
Может, молодой колдун-недоучка, отлежавшись, и поспешил бы прочь от странного места, но Хамрай не мог уйти - огромный зал занимали книги. Книги, привезенные со всех сторон света, лежавшие стопками и даже сваленные в огромные кучи. Бесценное сокровище - как в прямом так и в переносном смысле.
А потом появилась в его жизни Моонлав. Богиня, вместе с четырьмя братьями родившаяся в хаосе Великой Потери Памяти.
Хамрай смутно помнил первую встречу, когда Моонлав застала его с раскрытым манускриптом в руках - все, что запомнилось, это страх. Но на ее вопросы отвечал безумно дерзко, поэтому, наверное, и остался жить. И служить ей. И даже написал для нее директорию Моонлав, где всячески прославлял ее и принижал Алвисида, которого Моонлав терпеть не могла.
Позже Хамрай стыдился своего опуса, но, слава Силам Космическим, никто не знал об его авторстве, и Хамрай перестал каждый раз вздрагивать и краснеть, едва услышав слова священного почти для всей Азии писания.