Наследник чародея. Школяр. Книга первая
Шрифт:
Мы зашли в общую травматологию, прошли по коридору мимо палат и медицинского поста. Медсестра не обратила на нас никакого внимания. Стерильностью и чистотой отделение отнюдь не блистало. А уж про запахи из некоторых палат… Говорят, что хуже всего атмосфера в ожоговом отделении. Здесь было не лучше. Да и больных здесь в коридоре тоже хватало: и на костылях, и с перебинтованными конечностями, и в гипсе…
В конце коридора упёрлись в широкую белую металлическую дверь с круглым окном-иллюминатором и табличкой наверху
Прошло минут пять. К нам никто не вышел. Я не выдержал, нажал кнопку звонка еще раз, потом еще. Наконец в иллюминатор показалось широкое женское лицо с четко обозначенными пролежнями на щеке. Видимо, спать ей помешали. Я разозлился. Там в реанимации моя мама, а эта… спит!
Жестом я попросил открыть дверь. Щелкнул замок.
— Ну, чего надо?
Дверь чуть приоткрылась. В проёме показалась женщина в мятом белом халате — то ли врач, то ли медсестра. Точно спала, глаза были еще мутными, а на лице четко виднелись следы рубчатой ткани — наверное, диванной подушки.
— Здравствуйте! — начал я. — У меня мама здесь лежит…
— Ну, лежит и лежит, — недовольно оборвала меня медработница. — И что?
— Я хотел бы узнать, как она?
— В справочное обращайтесь, юноша! — отрезала она и попыталась закрыть дверь. Не успела, я просунул ногу в щель.
— Врача позовите, пожалуйста! — попросил я.
— Занят врач, — раздраженно ответила она, пытаясь вытолкнуть мою ногу своей. — Он с больными!
— Пропустите нас, пожалуйста, — вдруг сказал отец. — Мы ненадолго, правда…
Я обернулся. Отец держал в руке сложенную красную купюру — десять рублей. Медсестра (ну, а кто же она еще, если сказала, что врач занят?) посмотрела по сторонам, открыла дверь пошире:
— Проходите! Быстро!
Мы просочились в приоткрытую дверь. Она выхватила купюру из рук отца, опустила в карман:
— Халаты! Накиньте халаты!
На вешалке возле двери висело несколько белых халатов. Мы взяли первые попавшиеся, одели, не застегивая.
— Как фамилия больной?
— Ковалёва Нина Павловна, — ответил я.
— Вторая палата, — она махнула рукой. — Зайдёте в палату, ничего не трогайте. У вас пять минут.
Тётка демонстративно посмотрела на часы.
— Поняли?
Мы синхронно кивнули.
— Я буду здесь! — медсестра скрылась за дверью, на которой красовалась табличка «Лаборатория».
Палата оказалась почти рядом с дверью. Maman лежала на кровати-каталке с закрытыми глазами и вроде как спала. Её отекшее распухшее лицо имело страшный черно-желтый оттенок — кровоподтёки и гематомы теряли свой иссиня-черный цвет. Многочисленные ссадины на лице обильно закрашены зеленкой. Голова чуть выше лба скрыта повязкой. Повреждения тела скрывала
Из носа торчала трубка. Рядом стояла стойка для капельницы. Сзади меня вполголоса выругался матом отец. Раньше я никогда не слышал от него ни одного бранного слова. Я повернулся к нему:
— А ты её не видел?
Отец мотнул головой и тихо ответил:
— Мне вчера на работе сказали, что её вечером нашли возле остановки. Кто-то вызвал «скорую» и на ней сюда отвезли. Вчера меня сюда не пустили…
Я посмотрел отцу в глаза и попросил:
— Дверь закрой и никого не впускай. Пожалуйста. Потом объясню. Никого не впускай. Мне пять минут надо, не больше.
— Зачем? — удивился отец.
— Надо. Батя, так надо! Всё потом.
Отец пожал плечами, хотел что-то сказать, наверное, возразить, но поймав мой умоляющий взгляд сделал, как я просил. Он закрыл дверь и встал возле неё, подпирая створку ногой — на всякий случай.
Я подошел к maman. На голове, в основном, на лице, ровным розовым цветом светились несколько пятен. На груди под простыней в левой стороне пульсировал темно-красный комок.
«Сердце! — понял я. — Да ещё таким цветом!»
Красный цвет, помнил я, был цветом болезни. Чем он темнее, тем сильнее повреждение или болезнь. Ниже, под этим комком-сердцем светилось еще одно небольшое прямо-таки багровое пятно.
«Кажется, селезенка! И тоже повреждена»
Темно-красным цветом, почти таким же, что и сердце, светилась поясница сзади.
Ну, и по конечностям: на руках, на ногах светились разбросанные красные пятна. Где потемнее (на левом колене), где посветлее.
Я несколько раз глубоко вздохнул-выдохнул.
Сначала выпустил «общее исцеление» и «регенерацию». Тело легко впитало конструкты-заклинания. В магическом зрении было видно, как они волной разошлись по всему телу. Кое-где светло-розовые пятна сразу же поблёкли. Да и багровое свечение стало вроде посветлей.
Потом, действуя жгутом живой энергии, как шприцом, я стал закачивать порции в пятна, начиная с темно-красного сердца, как наиболее жизненно важного органа. Трех условных «порций» оказалось вполне достаточно, чтобы темно-красный цвет стал бледным, почти прозрачным. Потом переключился на селезенку — темно-багровый, почти чёрный комок плоти.
Я протягивал правую руку, направляя энергию в поврежденный орган. Энергия шла по каналам волнами. Мне казалось, что я даже чувствовал это: теплый шар живой силы поднимался из груди в правое плечо, тёк по руке к пальцам, срывался с кончиков пальцев…
Через пять минут я чувствовал себя лимоном, побывавшим под прессом. Промокшая рубашка холодила спину. Волосы на голове слиплись от пота.
Зато maman уже не выглядела безмолвной тушкой. Даже следы кровоподтеков с лица исчезли, а щеки заметно порозовели.