Наследник для чемпиона
Шрифт:
На рассвете, когда Тихомиров уходил, я проснулась. Он, заметив это, на пару секунд задержался, будто колеблясь. Показалось даже, что вернется в постель и инициирует близость. Однако этого не произошло. Тимур лишь сообщил, что сегодня с Мишей будет Инга, и ушел.
В сад малышу еще рано, но по дому он уже свободно гуляет, выходит с нами на улицу и в целом чувствует себя замечательно. Если няня возобновляет свою работу, это значит, что я возвращаюсь к своим обязанностям на кухне. Последнему я только рада. Не привыкла сидеть без дела. Да и меньше
Пока я готовлю Тихомирову завтрак, Миша не может дождаться его появления. Даже планшет с мультиками его не увлекает. Все время в дверной проем поглядывает и подхватывается на малейший шорох.
— Тимур приходит после восьми, — подсказываю я. — Смотри на циферки на планшете. Восьми еще нет.
— А сколько еще ждать?
— Что там написано?
— Семь. Пять. Семь.
— Ну, еще минут десять его точно не будет.
— Это долго?
— Жди цифр — восемь, один, ноль.
— Восемь. Один. Ноль, — старательно повторяет малыш несколько раз, чтобы запомнить.
Миша относительно притихает, и я принимаюсь за готовку.
Диане сразу после семи набила сообщение, чтобы она не спускалась и еще поспала. Остальные ребята так рано и подавно не встают. Шум и суета начнется только в районе девяти, и я уже с нетерпением жду этой приятной возни.
Пока руки выполняют привычную работу, воображаю шуточки парней и улыбаюсь своим мыслям. Как-то так получается, что Тимур застигает меня врасплох. Я даже подскакиваю, когда он неожиданно возникает рядом.
— О чем задумалась? — как обычно, бесцеремонно впивается в меня взглядом.
— Ни о чем, — с трудом выговариваю и опускаю взгляд.
Странно, что Миша не «предупредил» меня о появлении Тихомирова. Он-то, как правило, встречает его громко. Почему в этот раз молчал? Тем более так ждал. Замечая, как они с Тимуром переглядываются, чувствую себя в центре какого-то заговора.
— Когда я сказал, что Инга возвращается, не говорил, чтобы ты шла на кухню.
Почему каждая его фраза сформулирована так, будто он Господь Бог? По интонациям звучит именно так.
Поджимая губы, опускаю лопатку в кашу и начинаю усиленно ее мешать.
— Миша здоров, мне больше ничего не мешает вернуться к своим обязанностям.
Тимур продолжает молча на меня смотреть. Он собирается сесть за стол, в конце концов? Неужели мало общения в спальне? Хотя какое там общение… Однако я все же очень надеюсь, что он не станет смущать меня перед командой.
О чем я ему и сообщаю. Возможно, не самым лучшим образом.
— Слушай, давай в течение дня держать дистанцию. Не хочу, чтобы кто-нибудь из ребят что-то не то додумал, — выговариваю и краснею.
Остаюсь собой довольна ровно до того момента, пока Тимур мне не отвечает.
— Ты спишь в моей спальне, Полина. В моей постели, — напоминает с какой-то приглушенной злостью. — Что еще они могут додумать?
Я так смущаюсь, что ничего ответить ему не могу.
Правда, ненадолго.
Кажется, что он расчетливо ждет, пока мое дыхание выровняется, чтобы продолжить допрос.
— Забыл вчера спросить, ты купила платье?
Я снова краснею, так как прекрасно помню, почему ему после тренировки было не до разговоров.
— Купила, — коротко отвечаю и берусь за орехи.
Тимур любит, когда они крупно порублены ножом. Никакой механической обработки не признает, утверждая, что машина на любом режиме неизбежно превращает их в пыль. По мне так глупость, но желания барина — закон.
— Красивое?
На этот вопрос я не отвечаю. Просто потому, что меня снова клинит. К сожалению, у меня нет пособия с инструкцией, как вести себя с напористым Медведем. А выдумывать каждый раз что-то свое сообразительности не хватает.
— Очень красивое, — выкрикивает Миша со своего места. Вот сидит и подслушивает, а этот Медведь никак не уймется. — И мама красивая!
— С последним согласен, сын.
Едва грубый голос Тихомирова стихает, я вместе с ним дышать прекращаю. Миша тоже молчит. Когда поднимаю взгляд, вижу, что они оба пребывают в таком же замешательстве. У Тимура это обращение явно непроизвольно вырвалось. А малыш, очевидно, не может понять, как воспринимать слово «сын»: как то самое «сынок», которое люди часто бросают даже чужим детям, или что-то большее. В любом случае, Тихомиров никак иначе кроме как «ребенок», «малец» и «пацан» его не называл. Один раз выговорил «Миша», и то не в прямом обращении.
— Мы должны ему сказать, — в который раз заявляет Тимур и решительно разворачивается к сыну.
— Ну, не сейчас же, — едва успеваю поймать его за руку.
Он возвращается, наклоняется ко мне, и наши лица, мало сплетенных ладоней, оказываются слишком близко. Я все еще смущаюсь от столь тесного контакта. Особенно потому, что с такой позиции Тихомиров всегда очень пристально меня рассматривает. Сейчас не исключение.
— Почему? — выдыхает он.
Я буквально физически ощущаю нетерпение. Его явно достала вся эта ситуация.
— Ты обещал, что мы посоветуемся с психологом, как лучше это сделать, чтобы не травмировать ребенка.
— Это какой-то бред, Полина, — резюмирует Тихомиров недовольно после непродолжительной паузы, во время которой он, судя по всему, все еще размышлял над ситуацией. — По-моему, очевидно, что он уже готов.
— А ты? — шепотом озвучиваю один из своих страхов. — Ты понимаешь, что ребенок — это не игрушка? И если ты примешь Мишу, как сына, то задней уже не будет. Ты к этому готов? Потому что… — мой голос срывается. Неосознанно прохожусь ладонями по крепким предплечьям Тимура и впиваюсь в них пальцами. Смотрю тоже на них, не в состоянии поднять взгляд. — Не хочу, чтобы Мише было в будущем больно, потому что он тебе надоел.