Наследник фараона
Шрифт:
— Ты можешь уйти от меня сейчас и никогда не возвращаться, и тогда я не причиню тебе вреда. Но если ты теперь не уйдешь, не пеняй на меня потом, что бы ни произошло.
Она дала мне время уйти, но я не ушел. Потом, слегка вздохнув, как бы устав от игры, она сказала:
— Пусть будет так. Ты должен получить то, за чем пришел, но будь снисходителен, ибо я устала и боюсь, что могу уснуть в твоих объятиях.
Она привела меня в свою комнату, к своему ложу из слоновой кости и черного дерева. Там, выскользнув из своей одежды,
Казалось, ее тело спалило меня дотла.
Вскоре она зевнула и сказала мне:
— Я очень хочу спать — и приходится поверить, что ты никогда не спал с женщиной, ибо ты очень неловок и не доставил мне никакого удовольствия. Но когда юноша берет свою первую женщину, он отдает ей бесценное сокровище. Мне не надо от тебя другого подарка. А теперь уходи и дай мне уснуть, ибо ты получил то, за чем пришел.
И когда я попытался снова обнять ее, она стала сопротивляться и отослала меня прочь. Когда я шел домой, мое тело таяло и горело, и я знал, что никогда не смогу забыть ее.
5
На следующий день я велел Капта отослать прочь всех моих пациентов и предложить им поискать других докторов. Я послал за цирюльником, умылся и умастился ароматическими маслами, заказал носилки и велел носильщикам бежать. Мне хотелось быстро добраться до дома Нефернефернефер, не испачкав пылью одежду или ноги. Капта с беспокойством следил за мной и качал головой, ибо никогда прежде не покидал я среди дня моей рабочей комнаты, и он боялся, что если я стану пренебрегать своими пациентами, то гонорары уменьшатся. Но у меня была только одна мысль, и мое тело горело огнем — восхитительным огнем.
Слуга впустил меня и проводил в комнату Нефернефернефер. Она наряжалась перед зеркалом и посмотрела на меня жестким безразличным взглядом.
— Чего ты хочешь, Синухе? Ты утомляешь меня.
— Ты прекрасно знаешь, чего я хочу, — сказал я, пытаясь обнять ее и вспоминая ее пылкость в прошлую ночь. Но она грубо оттолкнула меня:
— Что это, злоба или глупость? Явиться сейчас! Из Сидона прибыл купец с драгоценным камнем, который некогда принадлежал царице, — украшение на лоб из какой-то гробницы. Сегодня вечером кто-то даст его мне; я долго мечтала о драгоценности, подобной которой нет ни у кого. Поэтому я решила быть красивой и умастить мое тело.
Она невозмутимо разделась и вытянулась на постели, чтобы рабыня натерла ее тело бальзамом. Сердце мое перевернулось в груди и мои руки вспотели, когда я увидел, как она прекрасна.
— Что же ты медлишь, Синухе? — спросила она, когда рабыня ушла, оставив ее, беспечно лежащую на постели. — Почему не уходишь? Мне надо одеться.
У меня закружилась голова, и я бросился к ней, но она оттолкнула меня так проворно, что я не успел обнять ее и стоял, проливая слезы от неудовлетворенного желания.
Наконец я сказал:
— Если бы я мог купить для тебя эту драгоценность, я бы купил ее, как ты
— А? — произнесла она, полузакрыв глаза. — Ты не допустишь, чтобы кто-то еще прикасался ко мне? А если я подарю этот день тебе, Синухе, если я буду есть, пить и играть с тобой сегодня, — поскольку никто не знает, что будет завтра, — что ты дашь мне?
Она так вытянулась на постели, что ее плоский живот запал. На ней не было ни одного волоска — ни на голове, ни на теле.
— У меня в самом деле нет ничего, чтобы дать тебе, — и, сказав это, я посмотрел вокруг — на пол из ляпис-лазури, выложенный бирюзой, и на множество золотых чаш, стоявших в комнате. — Правда, мне нечего дать тебе.
Мои колени подогнулись, и я повернулся, чтобы уйти, но она остановила меня.
— Мне жаль тебя, Синухе, — сказала она мягко, снова вытягивая свое гибкое тело. — Ты уже дал мне то, что имел, то, что стоило дарить, хотя ценность этого кажется мне очень преувеличенной. Но у тебя есть дом, и одежда, и все инструменты, необходимые врачу. Полагаю, что в общем ты не беден.
Дрожа с головы до ног, я ответил:
— Все это твое, Нефернефернефер, если желаешь. Это стоит немного, но дом удобен для врача. Какой-нибудь воспитанник Обители Жизни мог бы дать за него хорошую цену, если бы у его родителей были средства.
— Ты так думаешь?
Она повернулась ко мне обнаженной спиной и, созерцая себя в зеркале, провела своими тонкими пальцами вдоль черных линий своих бровей.
— Как хочешь. Тогда найди писца, который запишет, что все, чем ты владеешь, может быть переведено мне, на мое имя. Ибо хотя я и живу одна, я не из тех женщин, которых презирают, и я должна обеспечить свое будущее, когда ты, быть может, бросишь меня, Синухе.
Я пристально смотрел на ее обнаженную спину; язык не поворачивался у меня во рту, и мое сердце начало так неистово биться, что я поспешно повернулся и ушел. Я нашел писца, который быстро выправил необходимые бумаги и отправил их для безопасности в царский архив. Когда я вернулся, Нефернефернефер уже облачилась в царское полотно и надела красный, как золото, парик; ее шея, запястья и лодыжки были украшены самыми роскошными драгоценностями. У входа ее ожидали нарядные носилки.
Вручив ей бумагу писца, я сказал:
— Все, чем я владею, теперь твое, Нефернефернефер, включая и одежду, которую я ношу. Давай теперь поедим и выпьем и вместе насладимся этим днем, ибо никто не знает, что будет завтра.
Она небрежно взяла бумагу, положила ее в шкатулку из слоновой кости и сказала:
— Извини, Синухе, но оказывается, у меня начались месячные очищения, так что ты не можешь прийти ко мне, как я того желала. Тебе лучше уйти теперь, пока я не совершу необходимое омовение, ибо у меня тяжелая голова и мое тело болит. Приходи в другой день и ты получишь то, чего желаешь.