Наследник фараона
Шрифт:
— Но если ты освободишь меня, куда же я пойду, ведь всю мою жизнь я был рабом? Без тебя я слепой котенок, ягненок, брошенный овцой. И нечего тебе тратить хорошее золото на мою свободу — зачем платать за то, что и так принадлежит тебе? — Размышляя, он лукаво прищурил свой единственный глаз. — В Смирну отправляется большой корабль, и мы, наверное, можем рискнуть отплыть на нем, если сперва принесем щедрые жертвы богам. Только жаль, что я не нашел достаточно могущественного бога с тех пор, как отказался от Амона, причинившего мне такое зло.
Вспомнив о найденном мною скарабее, я отдал его Капта и сказал:
— Вот бог могущественный, хотя и маленький. Бережно храни его, ибо я верю, что он принесет
— Не давай никаких клятв, ибо кто знает, что может случиться завтра? Человек, однажды испивший воды из Нила, не может больше нигде утолить свою жажду. Я не знаю, какой ты совершил грех, — ты опускаешь глаза, когда говоришь об этом, — но ты молод и сможешь когда-нибудь позабыть это. Поступок человека похож на камень, брошенный в пруд: от него разлетаются брызги и расходятся круги на поверхности, но туг же вода снова становится спокойной, и от камня не остается и следа. Человеческая память подобна воде. Когда пройдет достаточно времени, все забудут и тебя, и твой поступок и ты сможешь вернуться, и я надеюсь, что тогда ты будешь достаточно богатым и могущественным, чтобы защитить также и меня.
— Я уезжаю и не вернусь, — сказал я решительно.
Как раз в этот момент хозяйка Капта окликнула его резким голосом. Я пошел на угол улицы, чтобы подождать его, и спустя некоторое время он присоединился ко мне с корзинкой. В корзинке был узел, а в его руке позвякивала медь.
— Мать всех крокодилов послала меня на рынок, — радостно сказал он. — Как всегда, она дала мне слишком мало денег, но и это нам пригодится, ибо, наверное, отсюда до Смирны долгий путь.
Его одежда и парик были в корзинке. Мы спустились к берегу, и он переоделся в камышах. Я купил ему красивую палку из тех, что обычно бывают у слуг и скороходов в богатых домах. Затем мы пошли к причалу, где стояли на якоре сирийские суда, и нашли большой трехмачтовый корабль, по которому от носа до кормы тянулся трос толщиной с человеческое тело и на топ-мачте которого развевался сигнальный флаг к отплытию. Сириец-капитан был рад услышать, что я врач, ибо он уважал египетскую медицину и многие из судовой команды были больны. Действительно, скарабей принес нам удачу, ибо капитан занес нас в корабельный журнал и не пожелал взять денег за переезд, которые, как он сказал, мы отработаем. С этого момента Капта чтил скарабея как бога, ежедневно умащивая его и заворачивая в тонкую тряпочку.
Мы отчалили, рабы взялись за весла, и за восемнадцать дней мы достигли границы Двух Царств. В следующие восемнадцать дней мы подошли к дельте, а еще через два дня нашим взорам открылось море и берега больше не было видно. Когда судно начало качать, лицо Капты стало серым и он уцепился за большой канат. Тут же он пожаловался мне, что его желудок поднимается к ушам и что он умирает. Ветер посвежел, корабль стало качать сильнее, капитан вывел его в открытое море, и земля исчезла из виду. Тогда мне тоже стало не по себе, ибо я не мог понять, как он снова найдет ее. Я уже не смеялся над Капта, потому что у меня кружилась голова и я испытывал неприятные ощущения. Вскоре Капта вырвало, и он опустился на палубу; лицо его позеленело, и он не проронил больше ни слова. Я встревожился, увидев, что у многих других пассажиров тоже рвота, они стонут, что погибают, и странно изменились в лице; я поспешил к капитану и сказал ему:
— Ясно, что боги наложили проклятие на наше судно и наслали на него какую-то
Я умолял его повернуть назад, к земле, пока он может еще ее найти, иначе как врач я не отвечаю за последствия. Но капитан успокоил меня, говоря, что ветер благоприятный, он быстро понесет нас по нужному курсу и что грешно насмехаться над богами, называя ветер бурей. Он клялся своей бородой, что каждый пассажир будет резв, как молодой козел, как только ступит на сушу, и что я могу не опасаться за свое достоинство врача. Все же, когда я видел страдания этих путешественников, мне было трудно верить ему.
Почему я сам не заболел так тяжело, не могу сказать, разве только потому, что, едва родившись, очутился в тростниковой лодке, которая, покачиваясь, понесла меня по Нилу.
Я старался помочь Капта и другим, но пассажиры ругались, стоило мне только их коснуться. Когда я принес Капта еду подкрепиться, он отвернул лицо и громко щелкнул зубами, как гиппопотам, чтобы опорожнить свой желудок, хотя в нем ничего уже не было. Но Капта никогда раньше не отворачивался от пищи, и я стал думать, что он в самом деле умрет. Я был очень угнетен, ибо начал привыкать к его глупостям.
Настала ночь, и я наконец заснул, несмотря на то что был напуган качкой судна, громким хлопаньем парусов и грохотом волн, разбивавшихся о борт. Шли дни, но никто из пассажиров не умирал, некоторые даже оправились настолько, что стали есть и гулять по палубе. Только Капта неподвижно лежал и не прикасался к пище; все же он подавал некоторые признаки жизни, снова начав молиться скарабею; из этого я заключил, что он вновь обрел надежду вернуться живым на землю. На седьмой день показалась полоска берега, и капитан сказал мне, что мы миновали Иоппию и Тир и сможем войти прямо в порт Смирны благодаря благоприятному ветру. Откуда он все это знал, я и теперь не могу понять. На следующий день мы увидели Смирну, и капитан принес в своей каюте щедрую жертву богам моря и другим богам. Паруса спустили, гребцы взялись за весла и повезли нас к порту Смирны.
Когда мы вошли в спокойные воды, Капта встал и поклялся своему скарабею, что никогда вновь не ступит ногой на борт корабля.
Книга V
Земля Кабири
1
Теперь я расскажу о Сирии и о различных городах, где побывал, и, наконец, прежде всего объясню, что Красные Земли во всем отличаются от Черных Земель. Там, к примеру, нет реки вроде нашей; вместо этого вода изливается с неба и увлажняет землю. В каждой долине есть возвышенность, а за каждой возвышенностью лежит другая долина. В каждой из этих долин живут различные народы, ими правят государи, которые платят дань фараону или платили в те времена, о которых я пишу. Одежда людей, яркая, искусно сотканная из шерсти, покрывает их с головы до ног, отчасти, полагаю, потому, что в их стране холоднее, чем в Египте, а отчасти потому, что они считают постыдным обнажать свои тела, кроме тех случаев, когда они облегчаются на вольном воздухе, к чему египтянин питает отвращение. Они носят длинные волосы и отпускают бороды и едят всегда в помещении. Их боги, у каждого города свои собственные, требуют человеческих жертвоприношений. По всему этому можно легко увидеть, что все в Красных Землях отличается от обычаев Египта.