Наследник императора
Шрифт:
– Не надо, – вдруг сказал Лонгин, не открывая глаз.
– Что не надо?
– Не надо разоружать охрану. В полночь иди в дом Марка, как собирался, у него будет оружие. Ты должен его отблагодарить, не забудь.
Приск сразу заснул после этих слов Лонгина, успокоившись. Значит, Марк передумал и сказал об этом Асклепию, а тот – легату – решил центурион. Но какое-то смутное подозрение точило Приска даже во сне. В сновидениях он бродил меж камней разрушенной крепости, переворачивал их, искал… что? Неведомо. А потом ему стали сниться умершие женщины и дети…
Он проснулся и понял, что час побега настал.
– Гай… – кажется, впервые Лонгин позвал его по имени. – Посмотри, что делают даки.
– Мы уходим?
– Да… – донеслось едва слышное.
Приск оделся и подошел к двери в перегородке, приоткрыл. В темноте слышались ровное дыхание одного охранника и храп другого: с некоторых пор охранники совершенно утратили бдительность, Рысь вообще держался как старый приятель, а второй дак больше занимался своими делами, нежели приглядывал за пленными. Приск ощупал наружную дверь. Она была, как всегда, заперта на хитроумный железный замок, и ключ спрятан – это Приск тоже проверил.
Центурион вернулся.
– Все тихо. Мы можем уходить… Окно…
– Погоди… – услышал он шепот Лонгина. – Сядь рядом.
Приск нащупал ложе легата и сел в изножье.
– Ближе… – попросил Лонгин.
Приск передвинулся.
– У меня была слабая надежда освободиться, но она быстро умерла… – шепотом на грани слышимости проговорил Лонгин. – Я слишком стар и слишком болен для такого побега. Ты уйдешь один. Уйдешь в эту ночь. Это приказ. Я сам назначил срок. Я скоро умру. Вот письмо… – Приск почувствовал, что легат вложил ему в руку запечатанные таблички.
На них Лонгин прежде писал черновик своего послания Траяну. Стиль даки забрали, а таблички оставили.
– Я процарапал воск ножом, – продолжал легат, – когда ты выходил с охраной за хлебом. Там всего несколько строк. Но они важны. Расскажешь, как все было, императору. И отдашь таблички.
– Мы уйдем вместе… – сказал Приск. Хотя отчетливо расслышал: «Я скоро умру».
Теперь он уже точно знал, что за «лекарство» смешал перед своим уходом для господина Асклепий.
– Яд уже действует… – сказал Лонгин чуть громче.
Приск взял его за руку. Она была холодной и липкой от пота. Приску показалось, что он держит в руках давно выловленную и уже изрядно полежавшую рыбину. Лонгин дернулся, будто хотел куда-то шагнуть.
– Скоро яд будет в сердце… болезнь помогает…
Он дышал часто-часто и тяжело.
– Зажечь свет? – спросил Приск.
Он считал, что покидать этот мир при свете не так страшно. Помнится, в Тапае он глядел на заходящее солнце, когда думал, что умирает. Тогда ему казалось, что он растворяется в закатном угасающем золоте. Или он придумал это позже, когда оправился от опасной раны? В темноте человек уходит в ночь.
Где-то подле соседнего дома брехала собака. Псы Гекаты были уже на подходе.
– Самое важное… вот что… – продолжал Лонгин прерывающимся голосом. – Я всё думал… У Децебала много крепостей, но они разрушены.
– Он их восстанавливает, – напомнил Приск.
– Не успеет.
– У него новый сильный союзник, – предположил Приск.
– Возможно. Я тоже полагал так… Такой союзник один во всей ойкумене. Пакор. Царь Парфии. Но в Парфии смуты…
Лонгин помолчал, перемогая боль и навалившуюся слабость. Приск, державший умирающего за руку, чувствовал, как подрагивают холодные пальцы.
– Возможно… Но не думаю… что Децебал надеется только на Пакора. У него есть тайный план. И мы – часть его замысла.
– Часть замысла? – переспросил Приск. – Траян вряд ли уступит лишь потому, что мы попали в плен.
– Нет, не это. Другая часть замысла… Траян не стерпит такого… Он прибудет на Данубий ранней весной, с армией не готовой воевать. Слишком рано… Тогда Децебал может победить. Он заставит ближние племена ему подчиниться. Как подчинил языгов. Если я умру… Траян выступит, лишь когда хорошо подготовится к войне. Так что я умираю… Освобождаю его от бремени выбирать… От необходимости торопиться. Теперь главное – чтобы ты сумел спастись и доставить письмо. Я не хочу, чтобы твоя смерть была на мне…
– Но мы могли еще что-то придумать… – У Приска сдавило горло, и он замолчал.
– Мне не страшно, – сказал Лонгин. И добавил: – Почти.
– Прости… – попросил Приск. Хотел добавить: за то, что подозревал тебя в предательстве. Но не произнес.
– Глупости… – отрезал Лонгин. – Не мешай.
В комнатке было по-прежнему темно, но Приску вдруг стало казаться, что он отчетливо видит лицо Лонгина. Плотно сжатые губы – будто удерживающие последний вздох, и стекленеющие глаза, которые смотрели прямо перед собой и видели уже не видимое живым. Приск сполз с ложа и встал на колени. Лонгин стал дышать иначе – коротко, отрывисто, редко. За пятым выдохом наступила пауза.
Приск сидел на полу рядом с кроватью и смотрел на неподвижное лицо легата. Никакого чуда в освещении комнатки не было: сквозь косо летящий снег на миг ярко проступил диск Селены.
Приск очнулся от недолгого оцепенения, закрыл одеялом лицо умершего, взял сумку Лонгина, положил туда письмо легата к Траяну, снял с пальца умершего перстень с печатью, подумал и прихватил одно из одеял. Луна спряталась, но за месяцы плена центурион изучил узилище и ориентировался уверенно, как слепец в своей вечной темноте. Собравшись, он надел кроме обычных двух туник еще третью – Лонгину она все равно не понадобится, выбил ножку из своего ложа и высадил одним коротким и точным ударом державшиеся на одном честном слове камни. Прислушался. Если храп в соседней комнатушке и прервался на миг, то тут же возобновился с прежней силой. Даки были уверены, что пленникам попросту некуда бежать, учитывая состояние Лонгина. То, что один из них может уйти за Стикс, им, видимо, в головы не приходило.