Наследник Клеопатры
Шрифт:
– Я не убивал их.
– Когда она была уже мертва, в этом не было нужды, не так ли? Цезарь, ты только что угрожал мне раскаленным железом. Неужели ты действительно думаешь, что я поверю в то, что ты проявишь милость к моим друзьям?
– Это бесполезно, – снова вмешался Агриппа. – Запри его, а там посмотрим. Может, что-нибудь еще удастся выяснить.
У Цезариона сжалось сердце, когда он понял, что они не собирались пытать его. Этого не делали, как он сам сказал, даже друзья императора: этого не делал и сам император. Они просто пытались припугнуть его, чтобы он согласился
– Запереть где? – спросил Октавиан с кислой миной на лице. – Сплетни уже наверняка гуляют по всей Александрии: «Арей подъехал к дворцу в большой спешке с чьим-то телом в повозке; его принесли в зал для аудиенций, лицо было закрыто полой плаща, а сейчас император и Агриппа закрылись там. Боги и богини, как вы думаете, кто это может быть?..»
Молчавший до этого Арей робко подал голос.
– Я сделал все, что было в моих силах, господин! – запротестовал он. – Мои слуги не узнали царя, и я постарался, чтобы никто больше его не видел.
– Тебя никто не упрекает, – откликнулся Октавиан. – Ты все сделал отлично. Я просто говорю о том, что, по всей видимости, об этом случае уже ходят сплетни. Людям захочется узнать, что происходит, а если они увидят его, то слухи распространятся по всей Александрии в течение часа. «Птолемей Цезарь вернулся из мертвых, и теперь его держат во дворце как пленника!» К вечеру начнется мятеж. Если мы попробуем увезти его, закрыв ему лицо, и возьмем молчаливых и достойных доверия стражей, это лишний раз докажет, что мы что-то хотим скрыть. – Он подпер кулаком подбородок и сердито уставился на Цезариона.
– Первое время мы могли бы спрятать его в коридоре, – предложил Агриппа. – Заковать в кандалы и приставить двух надежных людей. Это своего рода тайник; кроме того, нам не понадобится менять расписание караулов в тюрьме. Конечно же, мы можем придушить его прямо сейчас. И это, несомненно, пресечет любые разговоры о том, что царь жив. Но я бы рекомендовал этого не делать до тех пор, пока мы не узнаем, с кем он встречался.
Октавиан вздохнул и выпрямился.
– В коридор, – решил он. – Строго проследи за этим. И спроси Лонгиния, удалось ли ему найти ту девушку.
Цезарион напрягся и крепко сжал кулаки, стараясь, чтобы ни один мускул на его лице не дрогнул. Найти девушку. Египтянку, которая сказала, что ее отец – купец из Коптоса...
О Зевс, зная это, они, конечно, легко могли выследить Мелантэ. Ани поднял шум, когда ее похитили, и стража повсюду искала ее. Любой купец из Коптоса пришвартовался бы в гавани на озере Мареотис, а сейчас таких купцов не так много.
– Я уже сказал вам, – произнес он, не забывая о том, что его голос должен звучать ровно, не выдавая волнения. – Эта девушка – никто. Я никогда не рассказывал о себе ни ей, ни ее отцу.
Октавиан и Агриппа с интересом посмотрели на него. С горьким сожалением Цезарион вдруг понял, что ему не нужно было ничего говорить. Они уже согласились с тем, что девушка ровным счетом ничего не значила в связи с его появлением в Александрии, а он только что доказал им обратное.
– Эта
Мелантэ знала, кто помогал ему. Она встречалась с Родоном. И хотя Цезарион следил затем, чтобы не упоминать при ней об Архибии, она, возможно, слышала это имя, например от рабов, если не от кого-либо другого. Мелантэ, вероятно, не имела даже представления о том, что произойдет с этими людьми, если она назовет их имена. Если же она сообразит, что нужно молчать, ее начнут пытать. Щепетильность, которая послужила защитой ему, вовсе не распространялась на простую египетскую девушку.
Октавиан хотел уничтожить всех, кто помогал юному царю: Родона, а вместе с ним его рыжеволосую любовницу и их маленьких детей; Архибия, этого верного и великодушного старика; Ани, Тиатрес, Серапиона и маленького Изидора; их рабов и наемных работников; прекрасную Мелантэ, которая пообещала, что будет любить его, несмотря ни на что. Всех их ждала смерть, потому что они совершили невероятную ошибку – они помогли ему.
Цезарион представил, как Мелантэ будут пытать раскаленным железом.
– Пожалуйста, – услышан он собственный голос, который неожиданно дрогнул. – Эти люди виноваты только в том, что оказали мне помощь. Девушка и ее семья даже не знают, кто я. Они не враги тебе, Цезарь. Я умоляю тебя, не причиняй им вреда.
Наступила тишина, и после продолжительной паузы Октавиан недоверчиво переспросил:
– Ты умоляешь меня?
– Я умоляю тебя! – теряя рассудок, повторил Цезарион. – Ты хочешь, чтобы я встал на колени? Чтобы я пал перед тобою ниц? Я сделаю это, если ты пощадишь их. Стыдиться нужно будет тебе, Цезарь, за то, что ты потребовал от меня этого. – Юноша упал на колени. – Я умоляю тебя, Цезарь, будь милосерден по отношению к невинным людям, которые не совершили никакого преступления против тебя!
Октавиан, нервно содрогнувшись, отступил на шаг от Цезариона.
– Встань! – приказал он. – Я не хочу этого.
– Поклянись, что ты не накажешь ни одного человека за то, что они просто хотели помочь мне!
– Ты не в том положении, чтобы требовать! – снова вмешался Агриппа, сердито сверкая глазами.
– Я не требую, – чувствуя, как в нем закипает ярость, ответил ему Цезарион. – Я умоляю. Я, Лагид, стою на коленях, умоляя твоего друга пощадить людей, которые никогда не причинили ему никакого вреда. О боги, будьте свидетелями!
– Встань! – закричал Октавиан. – О Аполлон! Я не просил этого!
Агриппа поспешно вышел из зала.
– Ты не просил, – согласился Цезарион, пронзительно посмотрев в глаза императору. – Вместо этого ты настаивал, чтобы я предал своих друзей. Ты не испытывал стыда, когда говорил о предательстве и угрожал мне пытками, услышав мой отказ. Стыдно ли тебе теперь, когда ты заставил меня умолять о милосердии для них, хотя – видят боги! – это даже не милосердие! Пощадить виновных – вот что такое милосердие, но пощадить невинных – это справедливость, Цезарь! Разве ты не способен на это?