Наследник Магнитной горы
Шрифт:
– Это кто такая? – свистящим шепотом спросил он.
– Молодой мастер не видит разве – то сама мис-не! Ну, дух лесной, – косясь на красавицу настороженно и в то же время с нескрываемым восторгом, пробормотал воин.
– Ду-ух? – недоверчиво протянул Хакмар. – А чего она за этого мальчишку заступается? – еще успел спросить Хакмар, но ответа не последовало. То и дело оглядываясь на стоящую в переулке женщину – неужто и вправду лесного духа? – только что кипящие яростью люди разбегались из переулка, как разогнанные метлой мыши.
Свиток 27
В
Хакмар побрел за ними – а чего тут торчать, если все расходятся? – но тоже не выдержал, несколько раз обернулся. Его взгляд словно против его собственной воли возвращался к съежившемуся и мелко дрожащему пареньку. Жалкое, конечно, зрелище, но… Почему он назвал Хакмара подземным кузнецом? Откуда он узнал? И что у этого стойбищного за стиль боя? У оленей в тундре научился? И…
Хакмар ворвался в свою кузницу и заметался по ней, то и дело спотыкаясь о железные чушки, разбросанные стойбищным. Теперь из-за этого недоумка заново складывай! Угу, недоумок-то недоумок, а лесные духи ему на помощь спешат – с чего бы это?
Ему не давали покоя слова воеводы – про одновременное появление в крепости двух таких… странных мальчишек. Ну или скажем так – одного странного и одного необыкновенного (Хакмар имел в виду себя).
От раздумий даже жарко стало – парень провел ладонью по лбу… На неприятно липких пальцах остался горячий пот. Жар усиливался – то накатывал волнами, то спадал, оставляя за собой омерзительную слабость. Опять! Опять начинается! Мерзкая духота облепила со всех сторон – и Хакмар кубарем покатился на пол, чувствуя, как Огненные языки лижут его изнутри.
Сколько он пролежал так, он и сам не знал. Когда боль, наконец, отпустила, мальчишка медленно, со стоном приподнял голову. Вместо утоптанного пола под ним была горячая влажная земля – с чвяканьем расползшаяся, когда Хакмар оперся о нее руками. Стены кузницы выглядели так, будто в них взорвался шар Голубого огня. Впрочем, так оно ведь и было – только Огонь оказался Рыжим. Боль, обычно исчезавшая после приступа, сейчас бушевала внутри, тупыми челюстями перемалывая желудок, легкие, средце…
– Я больше не выдержу! – простонал Хакмар и с ужасом понял, что это чистая правда – а ведь не выдержит. Следующий приступ оставит от него только пепел и кучку костей.
Парень попытался подняться – его зашатало. Он ухватился за стену – судорожно шарящая рука наткнулась на что-то неожиданно прохладное… Хакмар стоял, пялясь на отлитые им из олова фигурки черных кузнецов.
– Что ж мне делать-то, а? – простонал мальчишка, чувствуя, как жар во всем теле все нарастает и нарастает. А ведь он даже сломанные в битве луки толком подправить не успел!
Ему показалось, что кто-то дергает его за ворот любимой кожаной куртки, которую он так и не согласился снять, несмотря на подаренную воеводой меховую малицу. Во внутреннем кармане что-то зашелестело, захрустело… Хакмар сунул туда дрожащую, горячую руку… В кулаке он сжимал подаренный ему Юксей древний свиток черных кузнецов.
А что, если… Страшным усилием отгоняя накатывающие изнутри волны жара, Хакмар вопросительно поглядел на неподвижные фигурки
Пошатываясь, Хакмар направился к дверям. Он должен переговорить с этим стойбищным… Он…
Немолодой стражник с размаху налетел на вывалившегося из кузницы мальчишку. Скрюченные пальцы вцепились Хакмару в плечи, и тот испуганно уставился в выкаченные глаза дядьки.
– Черная немочь! В обозе – черная немочь! – быстрой скороговоркой пробормотал стражник. – Девчонка заболела. А этот мальчишка, который нас бил… он… он… – На плоском лице дядьки, как каша по тарелке, расплылся настоящий ужас. Он выпустил Хакмара и помчался невесть куда.
Хакмар почему-то не сомневался, что «мальчишка» – это стойбищный. Что он еще натворил? Хакмар понесся к площади, где разместился обоз.
Стойбищный висел над площадью. Прямо в воздухе. Казалось, его пальцы судорожно цепляются за что-то или за кого-то… «Что-то» отчаянно вырывалось, а стойбищный не пускал.
Внизу, под ним, задрав головы торчали недоумевающие стражники. И только белый шаман крепости суетился, воплями подбадривая своего недавнего обидчика – будто лучшего друга или ученика.
Болтающийся в воздухе стойбищный задрыгал ногами – и из носа его хлынула кровь, как от резкого удара. В ответ стойбищный злобно заорал, рванул… И словно бы сдернув из воздуха нечто невидимое, вместе с ним рухнул на сани. Скатился, на ходу подминая нечто сильное и сопротивляющееся, и с маху кинул это в чашу с Голубым огнем. Пламя вспыхнуло…
А дальше началась полная откочевка! Хакмар почувствовал, как земля под ним встает дыбом. Сани обоза закачались, с грохотом рухнула и раскатилась на бревнышки стражницкая караулка, со стены ухнул лук против мэнквов.
– Эрлик! – выругался Хакмар. Он метнулся к обломкам – потом бросился к стене и быстро полез наверх. Надо закрепить луки, пока они все от землетрясения не попадали! Белкой Хакмар взлетел на стену – и замер, позабыв о луках. Земля больше не тряслась, зато в самой крепости творилось невесть что!
Кричали люди. С высоты стены растерянный Хакмар видел, как они бьются в корчах на разломанном снежном насте, покрываясь кто черными пятнами, кто омерзительной, источающей гной коростой. Стойбищный орал, как недорезанный поросенок:
– Бегите, люди! Это кули! Кули!
А может, то и правда поросенок вопил? Через двор промчался белый шаман – с бубном в руках и визжащим поросенком под мышкой. Куда его несет, Ночь – не его время! Разобраться в шаманских странностях Хакмар не успел – он вдруг почувствовал сотни болезненных, как уколы иглой, прикосновений к носу, глазам, губам… В горле отчаянно запершило, все тело зачесалось, из носа потекла отвратительная слизь, а руки начали покрываться язвами. Хакмар попытался завопить и понял, что язвы осыпали даже язык. Одна с треском лопнула, выпуская наружу черный гной…