Наследник погибшего брата
Шрифт:
— Новости у меня не очень хорошие… — начинает Быстрицкий и осекается, опасаясь моей реакции. Напрасно. Сегодняшний день и так слишком насыщен разного рода трешами, хуже быть уже явно не может.
— Говорите, — сухо бросаю и убираю руки в карманы брюк.
— У девушки, судя по всему, нет ни родных, ни близких. Кому сообщить?
— Никому.
Точнее, мне все равно. Жалости нет. Ничего не осталось. Я ничего не чувствую. Все внутри выжгло кислотой боли и отчаяния. Лишь сжимаю кулаки в бессильной злобе и едва сдерживаюсь, чтобы не разнести здесь все к чертям собачьим.
—
Кривая усмешка искажает губы. Мне плевать на нее. Причина, по которой я до сих пор здесь, другая.
— С ребенком все хорошо? — наконец нахожу в себе силы посмотреть на врача.
— Да, он в полном порядке, — торопливо кивает он. — Но живет за счет матери.
— Достаньте его…
Вспоминаю наш последний разговор с братом. Мне почти удалось его вытащить. Почти… это так много и мало одновременно. Я сделал все, что смог, но не успел. Точнее, опоздал на каких-то несколько дней. Боль от потери единственного родного человека еще слишком сильна и перебивает все другие эмоции. Хочется выть от беспомощности и биться головой об стену. Но ничего не изменить и не переиграть. Точка уже поставлена.
— Понимаете, в таких случаях первым делом спасают мать, а дальше как повезет.
Голос главврача проходит по телу электрическим разрядом, возвращая в реальность. Тяжелый выбор. Мучительный и невозможный. Но я обязан его сделать. Прямо сейчас.
— Мне нужен только ребенок, — хриплю, глядя на тонкие пальцы девушки. Кольца нет. А могло быть, если бы она вышла за брата. Я не убийца, но не могу поступить по-другому.
— Уверены?
Прикрываю глаза и тяжело дышу. Этот ребенок — единственный наследник всего. Брата больше нет. Я бесплоден. Другого шанса не будет…
— Уверен. Наследник главнее всего.
— А девушка? — Главврач качает головой, сомневаясь в моем решении.
— Мне все равно, что с ней будет, — холодно и безэмоционально отвечаю, разворачиваюсь и иду к выходу. Нет, я не чудовище, но и не святой. Она виновата в смерти брата. Она погубила его. Пощады от меня не будет.
— Но так нельзя… Назар, — окликает меня Быстрицкий.
Невольно замираю, но не могу найти в себе силы обернуться. Лишь шумно втягиваю воздух и выдыхаю. Да блядь! Что-то внутри не позволяет губить чужую жизнь. Я чудовище и безжалостный тиран, но не убийца!
— Ладно, — сжимаю кулаки до хруста в пальцах и оборачиваюсь. — Делай, что сможешь. Вытащишь — пусть живет.
— Хорошо, немедленно скажу, чтобы готовили к операции. — Он торопливо достает телефон. — Шансы есть, но…
— Мне неинтересно, — грубо прерываю. — Когда придет в себя, скажи ей, что ребенка спасти не удалось.
Это справедливая цена за жизнь моего брата. Пусть каждый получит по заслугам.
— Ты с ума сошел? — Главврач возмущенно распахивает глаза. — Это же преступление.
Да ладно? А взятки и коррупция, стало быть, нет? Сколько ты заработал, точнее, своровал благодаря мне? На три жизни хватит.
— Я мало тебе плачу? — Мой голос становится ледяным, а перед глазами появляется красная пелена.
— Дело не в деньгах.
— А в их количестве, — хмыкаю я и бросаю последний взгляд на девушку. — Сделай так, чтобы никто ничего не узнал, и я дам в два раза больше.
— Хорошо.
Я даже не сомневался. Деньги решают все и всегда. По-другому не бывает. Мой мир так устроен. Я сам его таким создал. Никаких эмоциональных привязанностей. Лишь брат был моим слабым местом. Слишком слабым. Больше я такой ошибки не допущу.
Глава 23. Назар
Сижу на полу и смотрю в одну точку остекленевшим взглядом. В комнате темно и тихо, как в склепе, но мне плевать. Бутылка в руке отдает приятной тяжестью. Сегодня меня нет. Ни для кого. А завтра… черт его знает, что будет. Моего брата больше нет. Не могу принять этот факт. Просто не укладывается в сознании. Лениво притягиваю горлышко к губам и отпиваю несколько жадных глотков. Коньяк — мой верный союзник в борьбе с раздирающим душу отчаянием. Никогда не подводит.
Откидываю голову и впечатываюсь затылком в стену. Не больно, скорее, неприятно. Морщусь и шумно выдыхаю. Боль бывает разной: тупой и ноющей, острой и нарастающей. Может обрушиться лавиной, а может и медленно прорастать внутри. Я смакую ее оттенки. Что еще мне остается?
Я заливают свое горе. Вспоминаю Сергея и пью. Я был плохим братом. Помогал, да, но не подпускал близко. Интуитивно не хотел. Сергей всегда находился на расстоянии, словно мог ударить в спину. Я был не прав. Столько всего не сказал, не сделал. Сейчас особенно остро это чувствуется. Казалось, в другой раз можно будет переиграть, как будто жил черновик. Но вот настал момент, когда стало слишком поздно. Ничего уже не переиграть.
Брата. Больше. Нет. Пытаюсь приучить себя в этой разрушающей мысли. Но не получается. Я не готов хоронить единственного родного человека. Смерть — это навсегда. Смерть — это когда уже ничего не исправить. Смерть — слишком жестокое наказание. Это конец. Финальная точка.
Меня накрывает очередной волной боли. Отпиваю из бутылки, чтобы притупить ее, и часто дышу. Не представляю, как справиться с этим. Но самое страшное, что вместе с болью утраты я чувствую облегчение. Ненавижу себя за это, но ничего не могу с собой поделать. Я не рад смерти брата, но и должного горя не испытываю. Я, наверное, конченый. Или выпил столько, что стало все равно.
Достаю сигареты из кармана и закуриваю. Плевать хотел на то, что здесь нельзя. Сегодня можно все. Сегодня я разрешаю себе вытворять, чтобы завтра надеть равнодушную маску и вернуться в реальность. Глубоко затягиваюсь, выпускаю струю дыма в воздух и прикрываю глаза. Надо взять себя в руки, собрать по осколкам и как-то жить дальше.
Слышу, как открывается входная дверь. и чуть приоткрываю веки. Полоска света начинается в коридоре и стремительно подползает ко мне. Мажет по лицу и ослепляет. Щурюсь и пытаюсь рассмотреть, кого принесло — я не жду гостей. Раздается мерный цокот каблуков, а мой пульс отчего-то частит.