Наследник собаки Баскервилей

Гусев Валерий Борисович

(Мы забыли исправить микрофон.)

Мне почудилось, что сейчас ворвется в зал громадное светящееся существо и повергнет всех в мистический ужас.

Но этого не произошло. Вообще не произошло ничего особенного. Ну, конечно, уважаемый президиум схватился за уши. А директор - за сердце. Ну первоклашки попадали на пол - от удовольствия. Ну Химчистка немножко в обморок упала. В общем, ничего особенного.

И тем более странно, что наш бравый директор, раздавив каблуком несчастный микрофон, как ядовитого

паука, в самом деле рявкнул:

– Оболенские! Оба два! Встать! Марш из зала!

– Мы же не нарочно!
– завопил Алешка.

– Тем более! Кругом!

Почему "тем более"?…

Проболтавшись всю торжественную часть по коридорам, мы еще немного выждали и решили заявиться в учительскую.

– Притворимся, что раскаялись, - рассуждал Алешка, подбадривая меня.
– Что изо всех сил переживаем. Наврем, что больше не будем.

– Не поверят, - вздохнул я.
– Но попробовать можно.

Я вежливо постучал в дверь учительской, и мы робко и виновато вошли в комнату.

Здесь был почти весь педсостав нашей славной школы (гордость района) и личный состав нашего районного отделения милиции. Весь педсостав и личный состав сидел вокруг длинного стола, приставленного к столу директора. Весь педсостав, совместно с личным составом, наверное, сурово обсуждал наше безобразное и безответственное поведение. И оба состава пили чай. С курским вареньем, которое стояло на столе в знакомой банке с нашей алюминиевой столовой ложкой внутри.

А мы-то разбежались. И уже было распахнули рты для покаянных слов. Но тут же их захлопнули. У Алешки даже зубы клацнули.

Но он опомнился первым. Подошел к столу и сказал:

– Извините, я ложку заберу, ладно?
– Вытащил ее из банки, облизал и сунул в карман.
– Это фамильное столовое серебро Оболенских.

– Завтра в восемнадцать ноль-ноль, - железным голосом командарма сказал нам вслед директор, - педсовет плюс вы и ваши родители!

– В восемнадцать сорок пять!
– уточнил Алешка.

– Какой нахал!
– робко проговорила Химчистка. И чуть опять не упала в обморок.

День милиции - у нас, конечно, семейный праздник. Двойной к тому же. Потому что в этот день много лет назад поженились наши родители. Папа, конечно, об этом все время забывает, а мама, конечно, ему об этом всегда напоминает. Очень своеобразно. На следующий день.

– Эх, Сережа, опять ты забыл меня поздравить. И опять цветы не подарил.
– Ей очень нравилось хоть раз в году почувствовать себя несчастной.

И мне пришло в голову купить для мамы хороший букет от папы. И я сказал об этом Алешке.

– Спохватился, - хмыкнул он.
– Все уже схвачено.
– И достал из-под тахты… бывший портрет папиного начальника.

Я ахнул!

Оказывается, они с Федором вытащили из-под стекла саму фотографию и вставили на ее место букет осенних

листьев - кленовых, дубовых, рябиновых. Прямо с веточками.

Получилась, конечно, красота. Ее только немного портила размашистая дарственная надпись на стекле.

– Так и не смогли содрать, - пожаловался Алешка.
– Ну и пусть. Мама подумает, что это папа ей написал. От своего имени. Давай повесим на кухне. Утром мама увидит - и обомлеет от счастья.

– Федор додумался?
– спросил я.

– А то кто же? Тактичный мальчик. Он очень расстроился, помнишь, когда мама пожаловалась, что от папы цветов не дождешься.

Хорошо, что он уехал, подумал я. А то мы на его фоне все такие бессердечные…

Мы пробрались на кухню и повесили панно "Осенний лес" на самом видном месте - между двух старых сковородок.

Настал день сурового судилища. Но начался он весело, а закончился еще веселей.

За завтраком мама грустно кормила нас, вздыхала, горестно подпирала ладонью щеку. И все время поглядывала на папу.

– Что с тобой?
– наконец спросил он.
– Простудилась?

– Эх, Сережа, Сережа, - завела мама свою печальную песню.
– Ты опять забыл меня поздравить. И опять не подарил цветы.

– Ты так думаешь?
– тоже очень грустно спросил папа.
– Но ведь и ты меня не поздравила. А у меня вчера два праздника было.
– И он перевел свой взгляд с мамы на стенку за ее спиной.

Мама подумала, что там ползет таракан, и встревоженно обернулась.

Долго была тишина. Только звучно капала вода из крана.

– Боже мой, - выдохнула мама.
– Какая прелесть! Где ты ее достал, Сережа?

Под тахтой, чуть было не вырвалось у меня.

Мама встала и, как завороженная, подошла поближе.

– Какая красота!
– прошептала она. И вслух прочитала надпись: - "На память о совместных трудностях!" Это остроумно, - похвалила мама.
– "Желаю успехов в борьбе с врагами". Что за намек?
– И она пытливо оглядела всех нас троих.

– Эх вы!
– пожурил нас папа, когда мама ушла в магазин.
– Не могли что-нибудь другое написать.

– Зато, - посоветовал Алешка, - ты эту штуку можешь маме каждый год дарить.

– И на Восьмое марта, - добавил я.
– Спрячь ее в кабинете.

В этот день мы, конечно, постарались не огорчать наших родителей. И сказали, что их вызывают в школу, чтобы выразить им благодарность за хорошее воспитание детей.

– Наконец-то, - самолюбиво сказала мама, - признали. Я в новой шляпке пойду. А ты, - она повернулась к папе, - в форме, с орденами и погонами.

– И с пистолетом, - на всякий случай подстраховался Алешка.

Он не сомневался: если на нас здорово наедут, папа нас в обиду не даст.

– Когда "стрелка"?
– деловито уточнил папа.