Наследник волшебника

Худ Дэниел

– Я подумал – может быть, вам будет угодно сразиться со мной в учебном бою… – Увидев неприкрытое изумление на лице Лайама, Сцевола умолк.

Снова воцарилось молчание. Лайам поспешил укоротить паузу:

– Я, не… боюсь, я очень плохой фехтовальщик.

– Конечно, – кивнул Сцевола, присаживаясь, чтобы завернуть мечи в ткань. – Я понимаю. Простите.

– Нет, – быстро произнес Лайам, – не прячьте мечи. Я охотно проведу с вами пару схваток. Я только хотел сказать, что из меня неважный противник. Подождите, я поставлю коня в денник.

Он отвел Даймонда в расположенный за домом сарайчик. Гость тем временем ожидал его, сидя на корточках возле

учебных мечей. Лайам сказал Сцеволе чистую правду. Хотя он и был какое-то время солдатом, ему так и не удалось достичь вершин фехтовального мастерства. Впрочем, Лайам к этому и не стремился. То же самое можно было сказать и почти о любом из солдат, которых он знал. Исход битв, в каких он участвовал, в большей степени зависел от умения полководца послать в нужное время и в нужное место достаточное число людей, чем от боевой выучки воинов. Солдаты же больше беспокоились о том, чтобы поплотнее поесть и удержаться на ногах на скользком от крови поле сражения.

Потому, взяв в руку учебный меч и несколько раз взмахнув им для пробы, Лайам счел нужным еще раз предупредить:

– Вряд ли вы встретите во мне достойного вас противника.

– Неважно, – отозвался Сцевола, подхватывая второй меч. – Может, вам будет удобнее, если вы снимете плащ?

Лайам послушно расстался с согревающим его одеянием и, стараясь не обращать внимания на холод, отсалютовал противнику.

Они провели четыре короткие схватки, которые, впрочем, могли быть еще короче, ибо Лайам с первых секунд боя понял, что Сцевола сдерживает себя. Но даже в сдержанном варианте скорость его движений поражала воображение. Выпады юноши были такими стремительными, что уследить за ними не представлялось возможности. Его меч с легкостью обходил жалкие блоки противника и, то с шелестом проносился мимо лица Лайама, то тенью метался где-то в районе бедер. Лайам прыгал и вертелся как мог, но Сцевола встречал его всюду. Он гонял партнера по пляжу, словно мальчишку. Лайам даже и не пробовал перейти в контратаку: он и так выбивался из сил, пытаясь парировать молниеносные удары Сцеволы. Вскоре – слишком скоро, на его взгляд, – Лайам совсем выдохся и после очередного вежливого укола в грудь взмолился о пощаде.

– Хватит! – выдохнул он, опуская меч и чувствуя, что все тело его обливается потом. А юноша был все так же невозмутим; у него даже не участилось дыхание. Он обеспокоено взглянул на Лайама:

– Вам нездоровится?

– Нет, – пропыхтел Лайам. – Просто я давно не тренировался.

“Гладкий, гладкий, гладкий…” – звучало у него в ушах в унисон с пульсацией крови. Неужели летучая тварь права?

Лайам с трудом перевел дыхание.

– Здесь слишком ветрено. Давайте зайдем в дом.

Сцевола обернул мечи тканью и последовал за Лайамом.

Лайам еле держался на ногах; он рухнул за кухонный стол, хрипло дыша и утирая лицо.

– Есть не хотите? Там должно быть что-то в печи. Он с большим трудом сосредоточился и вообразил горячий пирог. Юноша заколебался; в его взгляде промелькнуло нечто, напоминающее жалость. Лайам встряхнулся и заставил себя сесть прямо.

“Да что это со мной?” – подумал он.

– Давайте-давайте, – произнес он вслух. – И налейте мне, пожалуйста, вина вон из того кувшина.

Сцевола поспешно сходил за кувшином, наполнил бокал вином, заботливо поставил его перед Лайамом, затем полез в печь. Юноша аккуратно разрезал пирог ножичком, отстегнув его от своего пояса, и уселся напротив измотанного хозяина дома. Он явно чувствовал себя неловко.

– Извините меня, Лайам Ренфорд, – произнес

он, наконец. – Мне не следовало втягивать вас в это.

Лайам покачал головой. Он успел сделать несколько глотков из бокала, и у него, наконец, перестали трястись руки.

– Я просто давно не фехтовал, только и всего. Мне какое-то время вообще не доводилось брать в руки оружие. А в те времена, когда я его носил, – добавил Лайам, – обычно только этой делал. В смысле – просто носил. Я могу сосчитать по пальцам те случаи, когда мне приходилось пускать его в ход.

Это не вполне соответствовало действительности; на самом деле Лайаму приходилось драться много и порой беспощадно, однако в этих схватках отнюдь не фехтование выручало его. Но объяснения, похоже, сделали свое дело: Сцевола успокоился и с аппетитом принялся за пирог. Через несколько минут, когда Лайам окончательно пришел в себя, он снова принялся размышлять о своем госте. Симптомы болезни, как видно, не очень беспокоили юношу, хотя Лайам не мог не признать, что выглядит он ужасно. Но отвращения Лайам не испытывал, и он с любопытством задумался о той странной смеси весьма разнородных качеств, которой наделял человека этот недуг. На вид Сцевола был сущим чудовищем – и при этом он, несомненно, являлся самым проворным фехтовальщиком из всех, что Лайаму доводилось в своей жизни встречать.

Гость почувствовал пристальный взгляд хозяина и, оторвавшись от еды, вопросительно посмотрел на него.

– Вы ведь, вероятно, лучший боец своего храма?

– Да, – подтвердил Сцевола. Это не было хвастовством – обычная констатация факта. – Я учу других. Только сейчас из-за усиленных караулов и всей этой суматохи времени на тренировки почти что не остается.

– Ах да, суматоха, – протянул Лайам. – Вокруг несостоявшейся кражи. Насколько я понимаю, иерарх Клотен очень… разволновался из-за нее.

Сцевола возвел глаза к потолку. Окружающие глаза его кожистые чешуйки остались при этом недвижными.

– Разволновался – не то слово. Он обвиняет в злокозненных умыслах всех и каждого. Я просто представить себе не могу, зачем ему затевать скандал с почитателями отца нашей глубокочтимой богини, но он именно это и делает.

– Какого отца? Отца богини Беллоны? Юный служитель нового культа положил ложку на стол.

– Многие из нас полагают, – глубокомысленно произнес он, – что бог Раздора – отец Беллоны, а мать… Ну, касательно матери существуют различные мнения. В храме еще не пришли к согласию по этому вопросу. Эластр, хранитель оружия, полагает, что ее мать – Урис, хотя лично я в том сомневаюсь. А Клотен утверждает, что у Беллоны нет ни матери, ни отца. Что она просто есть, вот и все. – Тон юноши недвусмысленно свидетельствовал, что в утверждениях иерарха Клотена он сомневается еще больше.

– Я ничего об этом не знал.

– Культ Беллоны молод, – снисходительно пояснил Сцевола. – Многие подробности ее возвышения еще следует установить. Но большинство почитателей богини верят, что она – дитя божественного союза.

– Но Клотен в это не верит?

– Нет. Он спорит по этому поводу с Эластром, иногда очень бурно, и я слыхал, будто он игнорирует многие распоряжения, поступающие из Кэрнавона. Но Клотен – племянник великого иерарха Лоустофта, и с этим нельзя не считаться.

Лайам внимательно слушал юношу. Он никогда особо не интересовался религиозными распрями – боги Мидланда были древними, укрепившимися, в их величии никто не смел усомниться – но эти сведения могли пригодиться Кессиасу. Самого же Лайама волновал лишь один вопрос.