Наследник
Шрифт:
– Я… я не знаю, - дрожащими губами сказала Екатерина.
– Я встретил Вас – и все былое
В отжившем сердце ожило;
Я вспомнил время золотое –
И сердцу стало так тепло… - читал я стихи, мысленно прося прощение у Федора Тютчева.
Екатерина расширила глаза. Я давил, как мне казалось, даже бил тараном по девичьему сознанию. Зная, насколько в иной реальности Екатерина Великая была талантливым литератором, понимала поэзию, приблизила Сухорукова, потом и Державина, я не стал красть музыкальные произведения, или выдумывать что-то еще, а «становился пиитом». Главная эрогенная зона у женщин уши? Вот и проверим!
–
«Я найду твоих предков, Великий мастер Федор Тютчев, и дам им денег» - подумал я и камень с души за воровство творчества если не спал, то значительно уменьшился в своей массе.
– Катэ, рядом с тобой влюбленный мужчина не может не быть пиитом, - я взял жену за руку. – Я посвящу все стихи о любви только тебе. Все иные женщины, если они не русские императрицы, меркнут перед твоей красотой, душевностью и умом.
– Почему ты молчать? От чего скрыть любов? – у Екатерины вновь ярко проявился акцент.
– Понял не сразу, а потом хотел стать лучше, разумнее, сильнее, - отвечал я и приблизился вплотную.
Я поцеловал Екатерину, которая не сопротивлялась, но и не сделала ни единого движения навстречу, замерев, словно изваяние, с закрытыми, скорее от страха, чем от удовольствия глазами.
– Я боюсь! – произнесла Екатерина, потом сделав глубокий вздох, властно позвала свою служанку-калмычку, чтобы та помогла раздеться. – Сударь, отвернитесь, я буду раздеваться.
Я отвернулся. Потом был максимально нежен, но, когда молодая супруга, плача, просила остановиться, прекратить, я оставался настойчивым, шепча слова признаний. Никакого удовольствия ни я, ни, уж тем более, Екатерина, не получили, но моя внимательность в особенности «после» случившегося немного сгладила углы.
– Напьемся, Катэ? – спросил я, выуживая две бутылки вина, заранее припрятанных.
– Ты же не пьешь Петья! – попыталась принять мою манеру общения уже действительно, по всем пониманиям и разумениям, жена.
– С тобой выпью, апосля и поговорим, нам нужно говорить, - сказал я и первым отпил с горла, отдавая вторую бутылку Катэ.
Она в первые секунды опешила. Софии Фредерике Августе болезненными способами вбивали науку этикета, чтобы она вот так, с горла пила, тем более вино, но я настоял и правильно сделал. Может быть, за долгое время, Екатерина ощущала себя более свободной. У нее чувствовался бунтарский дух и еще не иссякшее безрассудство юности, она приняла правила игры и пила. Слушала меня, плакала, пила и говорила сама. Рассказывала, как ненавидела меня и боялась сегодняшнего дня, как была в растерянности, когда я изменился. Рьяно осуждала мать, что та изменяет в России отцу и сделала очень много долгов, намного больше, чем это же сделала сама Екатерина. Сказала, что она так же хотела бы стать и другом и соратником, умолчав про любовь, но призналась, что в замешательстве, что я таким нравлюсь ей больше, чем раньше. А я, уличив момент, когда Екатерина, неимоверно смущаясь, вышла в маленькую соседнюю комнату, выскочил из комнаты и подал знак Тимофею Евреинову.
Нельзя было, чтобы девчонка помнила страх и боль после первой брачной ночи, важно, чтобы она могла похвастаться перед близкой подругой, как было романтично и красиво,
Как только Екатерина вышла из соседней комнаты в уже поменянной ночной рубашке, предыдущая была вымазана «красной калиной», в комнату начали входить слуги с завязанными глазами, но каждый с большой корзиной великолепных роз. Глаза были условно завязаны, через ткань силуэты были видны, но девичьей психике, как я подумал, лучше знать, что ее никто не видит. Потом принесли сладкое. Такое, чего Екатерина еще не могла есть. Шоколадные конфеты и с кокосовой стружкой, с миндальным орехом внутри, эклеры, крепчайший кофе, который предпочитала моя супруга. Были еще стихи, пока захмелевшая Екатерина употребляла с превеликим усердием сладкое. А апогеем всего, ну если не считать сам факт близости, стал фейерверк, где под окном ярко загорелось имя «Екатерина». И я подарил просто зашкаливающий по своей стоимости комплект из сережек, ожерелья и браслета, рисунок которого сделал сам, вспомнив любимые украшения моей уже бывшей жены.
А поутру они проснулись…
– Сударь, Вы не ложились в кровать? – спросила Екатерина, натягивая простыни до подбородка.
– Мы стали обращаться на «ты» наедине это можно. Выспалась, любимая? – сказал я потягиваясь. В стуле, который вчера казался таким удобным, почти что креслом, оказалось, спасть катастрофически неудобно – все затекло и болело.
– Так почему ты не ложиться в кровать? – настаивала на ответе Екатерина.
– Любовался спящей богиней, - соврал я.
На самом деле Екатерина уснула неудобно, «звездочкой», чтобы я пристроился рядом, да и я нашел еще одну бутылку вина и все же напился.
Не стал настаивать на такой же откровенности в разговоре, как и ночью, не стал я и навязчивым. Екатерине принесли кофе и еще порцию эксклюзивного десерта, и я ушел, предоставив жену заботам служанок и настойчивости тещи, которая, как нам сообщили, уже спрашивала про свою дочь.
* ………* ………*
Петергоф
2 сентября 1745 года
– Дочь, почему меня не пускали к тебе? – властно, с упреком, спросила Иоганна Елизавета, как только вошла в покои молодоженов.
– Мама, в этих покоях теперь может быть и мой супруг, - возразила Екатерина.
– И что теперь? Твоя мать не может видеться с дочерью? Воспитанный кавалер спрашивать должен о возможности его принять, даже муж, - воспитывала дочь Иоганна Елизавета.
– Мама, он… - было начала объяснять свои эмоции Екатерина, но не находила слов. Молодая женщина сама не понимала, что именно такое «он». Мысли путались, но что-то в ней изменилось и речь не о особенностях женской физиологии, хотя и о ней тоже.
– Какая прелесть! – воскликнула Иоганна Елизавета, обратив внимание на подаренные Великим князем украшения. – Семь, может и восемь тысяч такие стоят, работа просто восхитительная. Дорогая, а ты разговаривала со своим супругом, чтобы он закрыл наши долги?
– Мама, я свои долги почти закрыла, мне перед свадьбой выдала императрица пятнадцать тысяч, - осмелев, Екатерина охолодила меркантильный пыл матери.
– Вот как? – Иоганна Елизавета пристально посмотрела на свою дочь, которая, как была убеждена эта женщина, всегда была и останется под властью ее – матери жены наследника российского престола. – Ты не забылась?