Наследник
Шрифт:
— Приворожить дело несложное. Вот тут у меня туесок березовый воском запечатан. Слеза березовая на растущей луне… Ну, я тебе о сем обряде сказывала, как ее и когда собирать и чем нашептывать. Зелье крепкое, на трех весенних лучах заговоренное, лавандой завороженное, можжевельником опутанное. В кисель избраннику добавишь — разом по тебе с ума и сойдет…
Собрав нужные емкости, ведьма выбралась к столу, села на лавку, разложила перед собой коробки. Открыла одну, вынула ладанку, протянула девушке:
— Вот, на шею себе повесь. Уговор ты помнишь: как счастливой себя ощутишь, в волосы свои цветок папоротников вставить должна. Однако ныне ты,
Ведьма недовольно забурчала и полезла наверх, к жердяному потолку, поверх которого было навалено старое, давно потерявшее аромат сено, пошарила, вернулась вниз, закрутила головой:
— Да где же они? О-хо-хох, с памятью, видать, нелады. Хотя с тобой, вон, не ошиблась. Хотя чародейство, ох, какое сложное было. И кстати, милая… О твоей просьбе. Ты ведь сама не князя просила, а лучшего мужа на всей земле. Так ведь он тебе, похоже, и достался.
— Это как, баб Ягода?
— Да ты ведь сама посуди… Ты о чем мечтала в юности своей? О любви ты, чадо неразумное мечтало, о любви. О страсти такой, ради коей и запреты забываешь, и наказы родительские, и душа чтобы горела, и сердце из груди выпрыгивало, и мысли путались, лишь к одному сводясь… К взглядам единственного своего, к прикосновениям, к голосу его и шагам знакомым. Да… Вот и подарило тебе заклятие мое не дурака похотливого, не старика богатого, не мерина выхолощенного, а такого мужа, коему не титьки твои и попу мять хочется, не такого, что брюхатить будет наскоро перед сном ночным, да и забывать опосля, какова по имени, — а такого, коему любовь твоя нужна, а не ноги раздвинутые. Чтобы дыханье запиралось, чтобы губы горели и глаза звали. Вот уж никак не думала, будто есть на свете мужики, которые бабу не огуляют при полной такой возможности. Кои любви хотят, а не сладостей доступных. Откуда он только взялся для тебя такой? Мыслю, и вправду второго похожего на всей земле не сыщешь… О, вспомнила! — Ведьма наклонилась под стол и достала лукошко, полное маленьких, туго скрученных, берестяных туесков размером в большой палец, с толстыми желтыми полосками пчелиного воска на местах склейки и кончиках. — Вот, сама же вниз поставила, дабы от тепла воск не потек. Жарко в доме днем, припекает солнышко. Великий Хорс ныне в силе. Ладанку-то надень, почто замерла?
— Что? А, да… — Зимава накинула ремешок себе на шею, заправила емкость с цветком под рубашку на грудь.
— Вот, бери. — Ведьма поставила один из берестяных пальчиков на стол. — Кисель свари, а как корец мужу наберешь, в него и вылей. Ну, ты знаешь. И не будет у тебя никаких хлопот ни с мужем, ни с любовью этой проклятущей. Одни муки от нее, треклятой.
— Почему никаких хлопот? — не поняла девушка. — Коли это зелье приворотное, то любовь после него, стало быть, будет?
— Ну, откуда же любовь после зелья? — Старуха подняла глаза и вцепилась в ее зрачки своим черным взглядом. — Зелье — это лучшее средство любви никогда не испытать, не ощутить, не увидеть. Бери, не сумневайся. На что она тебе? Не бывает от любви ничего хорошего.
— Не то ты что-то говоришь, баб Ягода, — заподозрила неладное ученица старой ведьмы. — Как же это: коли зелье для любви,
— Так ведь таких, как ты, страдалица, через этот порог в моей жизни не одна сотня переступила. И те были, что любви хотели. И те, что избавиться стремились от сего наваждения. И те, что в счастии искупались. И сказать тебе, в чем меж ними разница?
— В чем? — переспросила Зимава.
— Коли девица сама любовь свою нашла, — ответила ведьма, — то смотрит она каждый день в глаза своего суженого и думает: как же он меня любит, как он меня жаждет, как старается приголубить, приласкать, радость и удовольствие доставить, как мною любуется, как мною живет и токмо обо мне думает. Как глубоко на сердце я ему запала, как хороша для него оказалась. Как чудесно, что мы вместе! Какая я счастливая! А что думает девица, туесок у меня купившая, когда вечером ее муж обнимает? А думает она: какое хорошее зелье бабуля Ягодка варит! Как оно хорошо мужикам умишки травит! И ведь просит ведьма совсем недорого… Ну, чего ты замерла, молодуха? Вот они, капли приворотные, забирай. Тебе даром отдам.
Старуха взяла туесок и переставила ближе к Зимаве. Однако та, наоборот, отпрянула, спрятав руки за спину:
— Прости, бабуля. У меня там муж, наверное, встал. Я побегу… — Она выскочила из избушки, метнулась через утоптанную полянку, нырнула в заросли орешника, по тропинке выскочила в ельник, промчалась до опушки и только там остановилась, обхватила руками одинокую липу и крепко прижалась к стволу щекой.
Внутри медленно угасала знакомая искорка. Точно такая, как возникла вчера после разговора с Лесославом. Словно девушка опять попыталась коснуться запрещенного смертным волшебства. И даже немного ощутила, каким оно может быть: одновременно и страшным, и притягательным.
Холодок от шершавой коры немного остудил ее мысли, успокоил, вернул в реальность. Девушка отпустила дерево, поспешила в деревню, где отоспавшиеся селяне уже разбирали по домам свою посуду, лавки и столы.
— Совет да любовь, — поздравили ее несколько соседок, а баба Бажена укоризненно покачала головой: — Что же ты в платочке бегаешь, как дитятко? Ты теперича женщина, тебе кокошник положен.
Зимава невольно ощупала голову. Да, она совсем забыла, что косы отныне надлежит прятать и волосы иначе укрывать. Однако сейчас ее беспокоило другое: где сестры? Она покрутилась, заглянула в баню.
Обе девочки, оказывается, сидели здесь, на полке, по сторонам от большущей ношвы, полной огурцов, грибов, репы и свеклы — то, что после вчерашнего праздника осталось. Вечно голодным детям, запасшимся угощением, глазами хотелось съесть все без остатка — но в живот уже давно ничего больше не влезало. Поэтому руками они огурчики и репу теребили — но в рот не тянули.
— Как вы, милые мои? — улыбнулась она. — Хорошо спали?
Чаруша и Плена подняли на нее осоловелые глаза и даже не смогли подняться, чтобы обнять.
— Ну, ладно, отдыхайте, — махнула рукой Зимава. — Лесослава не видели?
Чаруша отрицательно покачала головой.
Девушка вышла обратно на двор, покрутилась, заглянула в овин — хотя он и просвечивал через щели насквозь. Ее мужа там тоже не было…
— Я выкупил кошму у Чилиги…
Зимава вздрогнула от громкого голоса за спиной, резко развернулась, перевела дух:
— Нельзя же так! У меня чуть сердце не выпрыгнуло.
— Извини, — пожал он плечами и забросил в овин коричневую скатку. — Меня так долго учили ходить бесшумно, что иначе я просто не умею.