Наследник

Прозоров Александр Дмитриевич

— То дело не мое. Его хозяйка должна приманивать. Свежим хлебом и ласковым словом.

— Тогда благодарствую за помощь, Избор. Пойду за хозяйкой.

Зимаву новое жилище впечатлило. Дворик, конечно, показался крохотным по сравнению с деревенскими — но зато тут имелись солидные хлев и амбар, навес с яслями, подпол для кур или мелкого скота, да и сам дом поднимался в «два жилья», причем весь второй этаж оказался поделен на комнаты: три небольших светелочки и одна большая.

Вообще, дом строился с явным прицелом на обустройство постоялого двора — и кухня просторная с большой печью, и множество кладовочек,

и топчан в каждой комнатушке. Вербовщик прикинул, что после его исчезновения Зимава вполне сможет затеять здесь свое дело — но сам тратить на это время и силы не собирался и, к восторгу девочек, отвел им каждой по целой комнате. Даже Плена при всем своем слабоумии оценила роскошь новой жизни и раза три переспросила его — правда это все отдано ей или нет?

Подходить к Зимаве с таким вопросом она не рискнула. Наверное, в ее согласие не верила вовсе.

Для себя с супругой Ротгкхон, разумеется, отвел самую просторную горницу, опочивальня в которой была сделана отдельно, в комнатушке с небольшим продыхом под потолком и полатями от стены до стены. Расстелил кошму и пообещал:

— Завтра же на торг пойдем и нормальные постели всем купим. С подушками, одеялами, простынями и матрасами.

— Мы, стало быть, и дальше в одной постели спать будем? — спросила его Зимава.

— Да, — кивнул Лесослав.

— Зачем это тебе, если ты ко мне не прикасаешься?

— У вас так заведено. Обычаи нужно соблюдать. Мало ли кто заметит? Пусть считают, что у нас все как у всех.

— У всех в постели случается кое-что еще!

— Они же этого про нас не знают.

— Зато я знаю! — выкрикнула Зимава.

— Ты хочешь спать одна? — поднял на нее голову Ротгкхон.

— А вот нет! — мстительно ответила девушка. — Только с тобой!

Следующий день стал для вербовщика самым головоломным в жизни. Ему пришлось совершать покупки, торгуясь шкурами против полотна, разменивать куниц белками, получать сдачу крупой и баклушами, и пересчитывать это на серебро в шейных гривнах, причем мужские и женские считались по разному весу.

Самым ужасным было то, что в памяти Зимавы никаких понятий о сравнительной ценности всего этого добра не имелось — ну, не настолько была богата простая селянка, чтобы счет товаров в куницах вести! — и Ротгкхон подозревал, что его постоянно и очень сильно обсчитывают. Мохнатых денег ему было не жалко — ему очень не хотелось нажить славу наивного простачка.

Хотя, конечно, — иноземцу местных расценок простительно и не знать. Лесослав же не гость торговый, он просто боец из судовой рати. Его дело — головы рубить, а не о прибытке думать.

Муром — город небольшой. Уже к вечеру, сделав три ходки, они разжились всем нужным для нормальной жизни: мисками, лотками, кувшинами, горшками, бадьями, целым рулоном плотного серого полотна, большим отрезом сатина, вениками, совками и прочей мелочовкой.

Дальше началось рукоделье: сестры порезали полотно на куски, обметали по краям, набили получившиеся мешки оставшимся от прежних хозяев сеном — получились довольно пухлые и мягкие матрацы. Мешки поменьше набили перьями, перетряхнув привезенные с собой подушки и добавив немного свежего пуха, с торга. Другие куски прямо на глазах превратились в простыни и пододеяльники, рушники, платки. Часть сатина Зимава отложила, чтобы сшить новые рубахи и сарафаны.

Завершил

столь удачный и долгий день запеченный в новом лотке с квашеной капустой гусь — тоже покупной. Своих курочек сестры любовно определили в подклеть возле кухни. Угощение оказалось столь обильным, что одолеть его целиком девочки не смогли. И так насилу добрались до своих свежих и чистых постелей.

— Ты хороший муж, — признала девушка, когда они остались наедине. — Я была бы рада наградить тебя ночью своими ласками.

— Благодарю за добрые слова. Но я всего лишь исполняю уговор. Так что мы и так в расчете.

— Смотри… — покачала головой Зимава. — Заведу себе от бабьей тоски полюбовника, что тогда делать станешь?

— Заводи, — согласился Лесослав. — Коли сладится, потом замуж за него выйти сможешь.

— Тьфу ты, пень болотный, — в сердцах сплюнула девушка и тоже пошла наверх.

ОСОБАЯ МОЛИТВА

Дозор выехал на рассвете — три десятка всадников под рукой многоопытного Дубыни. Выехали верхом. Все, кроме Ротгкхона — на своих скакунах.

К чести Святогора, осмотревшего небольшой отряд перед выходом, Лесослава он ни словом не попрекнул. Брали в судовую рать — значит, и снаряжение дружинник должен себе подготовить судовое, а не верховое. Княжич лишь приказал выделить новому дружиннику спокойного мерина для похода, посмотрел, как тот забирается в седло, и с усмешкой махнул рукой:

— В добрый путь!

Дозор, поклонившись, поднялся в стремя и выехал из ворот детинца, а затем и города.

Впрочем, путь этот был недолгим. За городом всадники свернули к Оке и в три попытки переправились с помощью самолета [5] на южный берег полноводной реки. Больше десяти лошадей зараз на плот не помещалось, ползал он тоже со скоростью унылого пешехода, так что на переправу ушло не меньше часа. Местного, летнего. Как успел понять Ротгкхон, по туземному обычаю и день, и ночь делились на двенадцать частей — в детинце даже солнечные часы имелись на столбе крыльца. Но поскольку длина дня и ночи на здешней широте сильно менялась в зависимости от сезона — то и длина «мерного часа» тоже изрядно плавала.

5

Самолетами назывались паромы, которые, благодаря повороту корпуса, использовали для движения по канату от берега к берегу силу течения.

Дождавшись переправы последнего десятка, маленький отряд на рысях помчался по пыльной, плотно утрамбованной дороге. Всадники шли беззаботно, со снятыми шлемами, со щитами, заброшенными на крупы коней, и застегнутыми колчанами, тоже повешенными на задние луки седла. Вербовщика это немного удивило, но вмешиваться с советами он, естественно, не стал.

Перед полуднем ратники миновали первую из деревень, снисходительно кивая в ответ на низкие поклоны селян. Дальше они двигались уже широким походным шагом, давая роздых скакунам, после второй деревни остановились на дневку, перекусили пирогами. Точнее — местные воины подкрепились домашними пирогами, а Лесослав, с любопытством наблюдая за необычным угощением — бутербродами с салом.