Наследник
Шрифт:
Так и сказал: «Вы бы очень неплохо смотрелись…»
При такой невнятной оценке я бы и от участия в дефиле отказался.
– Спасибо, у меня уже есть, – ответил я столь же нелепо. Представлял себя в образе «брюки превращаются…» В итоге заслужил ободряющую улыбку.
Мое предположение, что нелепость ответов несвойственна самим жителям этого города, но, очевидно, умиляет их, нашло подтверждение. Так пожилые родители умиляются чуши, которую несут их чада в часы познания мира. Они верят, что всегда будут знать этот мир лучше. Несчастные.
Моя мама, сколько я ее знаю, всегда была неравнодушна к Питеру и ко всему питерскому. Бог свидетель, не к тому питерскому, хладнокровному, алчному, что Москва получила надолго в виде обременения.
Однако и тут не все так просто, надо знать мою маму. Например, памятник Ленину близ Финляндского вокзала ей активно не нравится. Гид назвал этот вырост из асфальта скульптурной композицией «Ленин говорит с…».
Поделюсь тайной. Мама трижды практиковала подменять броневик грудами беспорядочно наваленных тел. Затем эту зловещую кучу-малу сменил приплюснутый, изуродованный земной шар. Позже Маркс с Энгельсом не остались обойденными пристальным женским вниманием. В пылу творческой несдержанности она заставила эту двоицу подпирать подошвы ленинских ботинок. Два вождя держали третьего на вытянутых над головами руках. Ленинская обувь в маркс-энгельских ладонях. Небольшая такая пирамидка. Уличные акробаты. Кстати, боюсь соврать, но, по-моему, это было связано с нашим походом в цирк. Впечатлилась матушка.
Более рослый Энгельс заметно страдал, потому что ему приходилось чуть сгибать ноги в коленях, и в таком положении выдерживать пусть незначительный физический ленинский вес было куда сложнее. Маркс на его счет ехидничал:
«Это вам, мой друг, в наказание. Не сомневаюсь: вам известна причина. Искренне надеюсь, что вам сейчас не легко… Искренне ваш…»
Ну и так далее. Он недвусмысленно намекал на запись, однажды оставленную Фридрихом в дневнике дочери Карла – Дженни. Дженни, а может быть и не Дженни вовсе, а кто-то совсем другой выдумал некую анкету. В ней, среди прочих, был вопрос о главном принципе и любимом девизе. Господин Энгельс на этот счет не преминул письменно заметить: «Не иметь такового и относиться ко всему легко. Искренне ваш Фридрих».
Сейчас, стоя под Лениным, он сильно жалел о своей игривости и легкомыслии. Однако же признаваться в этом товарищу было не с руки. Ни с одной, обе были заняты. Поэтому он ворчал, пеняя Карлу на чьи-то украденные кораллы и неутешное горе Клары… Понимал при этом, что из-за кораллов Кларе явно не стоит так убиваться – не бриллианты все же, не изумруды. Все проговаривал вслух.
А Владимир Ильич был весь захвачен ораторским порывом и дружеской пикировки у себя под ногами не замечал. В общем и целом, прелюбопытнейшая вышла у матушки композиция. Но вот беда: стоило только небесным силам плеснуть сверху на балтийские тучи из кувшина со светом, как памятник снова оказывался в своем первозданном, как задумали скульпторы, виде. А россказням приезжего люда, кто прибывал на вокзал ночью, петербуржцы не доверяли. Землякам, впрочем, тоже. Петербуржцы в большинстве своем вообще сторонятся политики и своих же в политику выдвиженцев.
Маму железно-каменное упрямство – это о памятнике – сильно расстраивало и наводило на странные мысли. Передумав их не по разу, она и вынесла малопонятный мне, неглубокому по части философий, вердикт:
– Что-то в нашей стране, Ванечка, не так, если ночью одна чертовщина, а днем – совершенно другая.
Вслед за выводом про чертовщину, или две разные чертовщины, если быть точным, памятник был оставлен в покое. Но вскоре из Мраморного дворца исчез броневик «Остин-Путиловец». При этом все, кому следовало бы удивиться и забить тревогу, не удивились и не забили, а подумали, что сами передали броневик в Артиллерийский музей. Кто знает, была ли это та самая машина, принявшая на себя вес вождя мирового пролетариата? Та, что по железной своей недалекости представления не имела, какая дикая катавасия вслед за этим начнется. Вот присказка есть: пуля, мол, дура. Не она одна дура среди смертоубийственного. Бронетехника вполне ей под стать. А штык – молодец! Все из той
Броневик, с которого выступал Владимир Ильич, если и в самом деле он вещал не с подножки вагона, был не серийным, а всего лишь опытным образцом. Местные сторонники Ленина под шумок увели его из мастерских Петроградского бронедивизиона. Странно было не заметить, что положенная верными ленинцами традиция «уводить под шумок» вполне себе среди питерцев прижилась. Как не было, так и нет перемен, что послужили бы им в этом деле помехой. Но безбоязненно расцвел этот промысел лишь в первой четверти века нынешнего, двадцать первого, став для многих настоящей иконой стиля.
Справедливости ради надо признать, что избранные обыватели других городов и сел не устрашились потягаться, помериться талантами с родоначальниками жанра. Некоторые по части безоглядности могли бы и фору заметную предложить. Но увы и ах… Масштабы не те. Резов конь, да выгул мал. Не помню, откуда это, хочется верить, что мое. «Хочется – обхохочется» – любимая присказка продавщицы из ближайшей к моему жилью продуктовой лавки. О чем это я? Ага… Короче, их день, похоже, наступит еще очень и очень не скоро. Вот и приходится людям тащить по мелочи из того, что оставлено на их попечение. Если по уму, то им, собственно, больше уже и не надо, однако страшно выйти из формы. Вдруг неожиданно часы пробьют нужное, а навык тю-тю! Кажется мне, что именно благодаря такой тактике и вере в стратегию путь нашей Родины понятен и предсказуем. Предсказуемость же – удивительное и редкое благо в наше непростое время. Чистое золото среди благ. Только зубы из него не вставишь, потому что они уже в другом рту. Так ведь и не современно это – золотые зубы. Форменный архаизм и дурновкусие.
Однако бегом назад к пропавшему броневику.
Заведующие шестидесяти шести пунктов приема металлолома, разбросанных по всей стране, в одночасье чуть с ума не сошли от восторга и предвкушения премий за перевыполнение квартальных планов.
Мама конечно же знала, что изъятая ею машина всего лишь копия. И то, как и откуда выступал вождь. Однако жажда действий взяла свое. Адреналин и азарт – чудовищный коктейль. Да… Вот еще что… Чуть вбок от темы. Меня глодали сомнения, что одна шестьдесят шестая пропавшего броневика способна потянуть на целый квартальный план пункта приемки металлолома. Я в уме пилил броневик и так, и эдак… Само по себе это действие сложное и в моем случае требует задействования всего ума. Поэтому весьма возможно, что в тот день я что-то другое упустил. Что-то важное. Это обидно. Так или иначе, с месячным планом я запутался как пьяный при надевании кальсон, но по газетам выходило, что в стране случился «металлоломный» бум. В итоге все же я догадался: в своем мессианском порыве моя мама размножила броневик. Выражаясь созвучно эпохе – клонировала его. Но… Виноват. Я непозволительно далеко ушел в сторону от описания переживаний маминых гостей при виде того, что открывалось их взглядам за окнами необычной гостиной. За что и прошу любезно меня извинить.
После первого потрясения в расписании вечера наступают бурные восторги. Гости бесстрашно кидаются к окнам, охают-ахают, вдыхают воздух по очереди из приоткрытых фрамуг и шумно обмениваются впечатлениями. Насколько разительно отличается теплый и терпкий, помеченный прелой рыбкой, водорослями и йодом черноморский ветерок от ветра солоноватого, перенасыщенного влагой и посулами затяжной простуды – с Балтики. Московская гарь обыкновенна и всем доверительно близка. Ни у кого, даже у совсем недавних москвичей, она интереса не вызывает. Разве что отыщется какой-нибудь обладатель тонкого климатологического знания и такого же политического чутья. Он-то и заметит, что именно над столицей в небесах сталкиваются воздушные массы с разных сторон света, в том числе с севера и юга. Затем веско затвердит главное: как это часто бывает с приятными ароматами, после перемешивания они превращаются в настоящую обонятельную какофонию!