Наследники Фауста
Шрифт:
«Где же ты был?»
«В Новом Свете».
«А у нас сын».
«Я вижу».
Он поднял голову, чтобы заглянуть в колыбель. Потом, проснувшись, я удивилась: почему ни он не подошел ко мне, ни я к нему? — и мне подумалось, что во сне между нами был бурный и широкий ручей, или, может быть, пропасть, хотя комната оставалась той же самой. То ли еще бывает в сновидениях!
«Все у тебя хорошо?»
«Все хорошо».
«Дядюшка не являлся?»
«Нет».
«Ага, значит, все идет как должно. А Хауф не причинил тебе зла?»
«Он мертв».
«О, вот как? Не
«Говорил. Я не поверила ему. Родной мой, я обо всем догадалась».
«Мария, сердце мое. Так ты меня еще любишь хоть немного?»
«Люблю». — Я заплакала во сне и боялась от этого проснуться.
«Верь мне, пожалуйста, верь. Я не своей волей ушел от вас. Я вернусь, как только смогу. Мария, ты веришь?»
«Верю, конечно верю».
Но говоря это, я уже лгала, ибо теперь понимала, что вижу чудесный сон и говорю с видением, а значит, полагаться на его слова не могу. И все же говорила, что верю, — так любящие жены отвечают беспутным мужьям, когда те клянутся в верности.
Вот все, что я запомнила, а разбудило меня хныканье сына. Кто посылает такие сны, ангелы-хранители или бесы?.. Могла ли я верить? Всякий, кто пишет о природе сна, отмечает, что люди часто видят то, чего страстно желают наяву или, напротив, чего опасаются. И в то же время я была счастлива, словно получила письмо, и перебирала в уме все подробности нашей встречи.
— Не к лицу тебе очки, — прокаркал голос за спиной. От испуга я выронила стекло.
— Ты похожа на собаку, которая залезла под тачку и просунула нос между колесами, — как ни в чем ни бывало продолжал он. — А вот надеть их на другие носы — неплохая мысль, вынужден признать. Ты обыграла меня, Мария.
Я смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова, ни даже закричать. Это было уж чересчур.
— Ты обыграла меня. Я не сомневался, что пройдет месяц, от силы два, и ты будешь должна прибегнуть к моей помощи. Однако ты выкрутилась так ловко, что я сам не смог бы лучше!.. Эй, что случилось?
Я не могла оторвать от него глаз. Исчадие преисподней, получеловек и полудракон, покрытый серой тусклой чешуей, плоское рыло с узкой беззубой пастью, которая шевелилась, как человеческие губы, тварь без какой-либо одежды, прикрывающей чресла… Тут мне пришло на ум, что в дальней комнате спит Иоганнес под присмотром Труды, и оцепенение спало. Ничего не было под рукой, но я сдернула покрывало со скамьи и замахнулась им, как на грязную кошку:
— Убирайся, ты, дрянь! Пошел вон!
Я нисколько не задумывалась о том, с какой стати адская тварь должна меня послушаться. Мне было довольно, что ЭТО не смеет находиться поблизости от моего сына. И тварь в самом деле — я хорошо это помню — поднялась со стула и отступила.
— Пошел! Ну!
Чешуйчатые губы усмехнулись.
— Ох ты, а я и не сразу понял, стою и гадаю: чем прогневил… Сними очки, дура. Сними, говорю, хоть ради твоей любознательности!
Я подняла очки на лоб.
Мой старый приятель по прозвищу Дядюшка, немолодой смуглый господин, одетый богато, хотя и несколько старомодно, глядел на меня, опершись
Снова взглянула сквозь стекла. Адская тварь безобразно скривила пасть.
— Ну конечно, очки. Стекло из мастерской твоего папеньки, одаренного всяческими способностями. Как ты догадалась их взять с собой?
— Никак не догадалась, — глупо ответила я. Нет, сниму очки. Лучше лживый морок, чем неприглядная истина.
— Ну ясно, ясно. Делаем наобум, а выходит хитрость — это у вас семейное. О чем бишь я говорил? Да, что недооценил тебя. Воистину так. Ты будешь со мной разговаривать? Ни о чем не хочешь спросить?
— Где Кристоф?
— Бог его знает. Я не видал его без малого год и видеть не желаю.
— Что было, когда вы встретились?
— Он победил меня. А я победил его.
— Что это значит?
— Он отнял у меня залог твоего отца и ничего не дал взамен. Ничего не дал, я говорю, можешь мне верить! Но надо тебе знать, что я, если уж падаю, даром не встаю. Я отомстил ему.
— Каким образом?
— Предал его в руки врага. Думаю, ты знаешь об этом кое-что.
— Хауф?
— Да. Сколько веревочке ни виться…
— Ты рассказал ему, что Кристоф спас моего отца, — я не спрашивала, а утверждала.
— Рассказал.
Он еще ухмылялся!
— А хитер твой батюшка, хитер! Как провел меня! И в тот раз, и в другой, теперь. Так искренне я горевал, носил траур, а он надо мной посмеялся — ты знаешь и об этом. Ну, хоть за тот раз я сквитался, не с ним, так с твоим супругом, не сам, так через господина Хауфа. Хельмуту, право слово, тогда пришлось горше, чем мне, так уж он не упустил случая.
Он засмеялся, а мое сердце облилось кровью. Нет же, плакать не буду.
— Так чего же ты хочешь от меня — после этого?
Нечистый с удобством развалился на жесткой скамье и взглянул на меня в упор.
— Ничего, как и прежде. Как и прежде — только узнать, не хочешь ли ты чего-нибудь от меня. Иного, такого, чего я не предложил бы ни девице, ни женщине Марии, — он особенно выделил последние слова..
— Кто ж я, по твоему? Пусть огорчу тебя, — я улыбнулась, как улыбнулся бы мой муж (только не плакать), — но мужчины из меня не получилось год назад, не получится и впредь!
— Ты не женщина, но ты и не мужчина. Ты нашего десятка.
— Демон?
— Дух. Ты не дочь земли. Да, не усмехайся, Марихен, ты носишь очки и нянчишь своего сына, но ты не человек. Такие иногда родятся среди вас. Разве ты не доказываешь каждым своим словом и делом, что тебе не нужен никто? Ты можешь идти своим путем без учителя, без друзей, без мужа и без ребенка тоже, хоть ты будешь кричать на меня и утверждать обратное. Потому тебе и отвратительны всякая бескорыстная помощь и привязанность, что твое существо отвергает цепи, которые приковывают тебя к миру, — из чего бы они ни были сделаны. Я был неправ в прошлый раз. Ты не горда, ты просто одинока по природе своей. Гораздо более одинока, чем любой младенец, брошенный на чужом крылечке. Этим ты похожа на меня и на всех подобных мне. Я больше не предложу тебе помощи, я предложу тебе силу.