Наследники Хамерфела
Шрифт:
— Нельзя судить тебя за то, что ты такая внимательная мать, но позволь напомнить, что он уже не ребенок. Самой природой заведено, что в конце концов он должен оторваться от материнской юбки. А если он хочет восстановить свои права наследства, то должен начать добиваться этого. Но ты ведь знаешь, Эрминия, я считаю, что, возможно, будет лучше, если вражда затихнет сама собой, и не стоит раздувать ее. Надо просто подождать, пока не сменится поколение.
— Весьма удачный образ мыслей, кузен, — вмешался Эдрик. — То же самое я говорил ей и раньше. Но она не внемлет голосу разума.
— Оставить
Это буквально шокировало Валентина, и он спросил:
— Неужели ты веришь, что мертвые продолжают сохранять претензии и обиды по отношению к живым?
Но по глазам Эрминии Хастур видел, что она действительно в это верит, и теперь представить не мог, как ему переубедить ее.
Собака вскочила и, побежав через весь сад, вернулась, прыгая и увиваясь вокруг ног высокорослого молодого человека.
— Мама, я и не знал, что ты принимаешь гостей.
Аластер изящно поклонился ей, после чего благожелательно кивнул лорду Валентину и лорду Эдрику.
— Добрый вечер.
— Это не гости, а наши родичи, — сказала Эрминия. — Вы оба останетесь пообедать с нами?
— Я бы с удовольствием, но, к сожалению, меня ждут в другом месте, — по-светски извинился Валентин и ушел, помахав Эрминии рукой.
Эдрик задумался, а потом заявил:
— Пожалуй, не сегодня, мы ведь вечером еще увидимся на концерте.
Эрминия проводила его взглядом, обняв сына за талию.
— Чего ему от тебя нужно, мама? Он все еще выискивает способ жениться на тебе?
— А если бы я вновь вышла замуж, это сильно тебя огорчило бы?
— Чему здесь радоваться, когда твоя мать выходит замуж за кого-то из Нижних Земель, для кого Хамерфел — пустой звук. Когда мы восстановимся в правах и заживем там, где нам положено, — в Хамерфеле, вот тогда, если он не раздумает свататься, пусть приходит, и я решу, какой дать ему ответ.
Эрминия мягко улыбнулась.
— Я — техник Башни, сынок, и, чтобы выйти замуж, не нуждаюсь ни в чьем разрешении. А ты не можешь даже сообразить, что я все-таки еще не старуха.
— Ну что ты, мама. Ты по-прежнему молодая и красивая…
— Я очень рада, что ты так думаешь, сынок, но даже в этом случае, если мне вдруг вздумается выйти замуж, я могу с тобой лишь посоветоваться, но просить твоего разрешения не буду.
Молодой человек опустил глаза и покраснел от стыда, хотя голос матери был мягок.
— Мужчины-горцы ведут себя более учтиво: они идут сначала к родственнику невесты и просят его разрешения за ней ухаживать.
Да, здесь Эрминия не могла его осудить: она сама воспитала сына в обычаях горцев и внушила ему никогда не забывать, что он — герцог Хамерфел. Поэтому теперь все, что он о себе мнил, являлось результатом ее воспитания.
— Скоро вечер. Пойдем в дом.
— Становится сыро. Принести тебе шаль, мама?
— Не такая уж я старуха! — негодующе воскликнула она, когда Аластер взял ее под руку. —
— И что же, мама?
— Он сказал, что если ты мужчина и хочешь восстановить Хамерфел, то должен каким-то образом сам приложить к этому руки.
Аластер кивнул. Подумав, он произнес:
— Я много думал об этом последние три года, мама. И все равно совершенно не представляю, с чего начать. В конце концов не могу же я прискакать во Врата Сторна и потребовать у старого лорда Сторна, или кто там сейчас сидит на его троне, отдать мне ключи. К тому же, если Хастуры действительно стоят за справедливость, как трезвонят об этом повсюду, то мне кажется, что они могли бы предоставить мне вооруженный отряд, чтобы отбить замок обратно или хотя бы публично подтвердить мои права на Хамерфел. Как ты думаешь, наш родственник Валентин сможет устроить мне аудиенцию у короля?
— Уверена, что — да, — сказала Эрминия. Она была рада слышать, что ее сын думал над этим вопросом. Пусть пока у него не было никакого плана, но если он собирался спросить совета у более старых и мудрых голов, то это, по крайней мере, было хорошим началом.
— А ты не забыла, что сегодня вечером нам идти на концерт, мама?
— Помню, помню, — ответила она, но по некоторым соображениям не стала говорить, почему планы на сегодняшний вечер имели для нее определенную важность.
Вернувшись в свои комнаты, чтобы служанка помогла одеться ей к концерту, Эрминия вдруг почувствовала, что вечер этот должен стать судьбоносным, хотя совершенно не представляла, почему.
Она надела длинное платье в тон волосам, сделала прическу и украсила стройную шею ожерельем из зеленых драгоценных камней, после чего спустилась вниз, чтобы присоединиться к сыну.
— Ты прекрасно выглядишь, мама, — сказал он. — А я-то боялся, что ты по привычке наденешь платье работника Башни, но сейчас ты нарядилась так, как подобает твоему положению, и я тобой горжусь.
— Да неужели? Тогда я рада, что не пожалела труда приодеться на этот вечер.
Сам же Аластер был одет в отороченную кружевом тунику и панталоны из атласа, украшенные темно-желтыми оборками и черными кружевами. На шее у него висел кулон из переливчатого резного янтаря. Рыжие волосы ниспадали на плечи тщательно уложенными волнами. Он выглядел так похоже на друга ее детства — Аларика, что даже по прошествии стольких лет Эрминия ощутила, как ком подкатил к горлу. В конце концов он был Аларику наполовину брат; эта связь с ее давно умершим родственником была одной из причин, хотя не самой главной, почему в свое время она согласилась выйти замуж за Раскарда Хамерфела.
— Ты тоже прекрасно сегодня выглядишь, дорогой мой сын, — сказала она и подумала: «Недолго же он еще будет рад сопровождать свою мамашу на такие мероприятия; что ж, пока возможно, буду наслаждаться его компанией».
Аластер пошел вызывать матери портшез. Портшезы были в Тендаре самым распространенным транспортным средством. Сам же он ехал рядом верхом, сопровождая ее до похожего на дворец здания театра, построенного только в прошлом году и предназначенного для проведения концертов и прочих общественных представлений для жителей Тендары.