Наследники (Путь в архипелаге)
Шрифт:
…Дверь осталась открыта, Егор видел в ней угол зеркала в прихожей и тумбочку с навсегда замолчавшим телефоном.
Если бы работал телефон, первое дело — позвонить Михаилу: «Гай, я такого тут нагородил! Гай, послушай… А может, приедешь? Мне совсем невмоготу одному…»
Но сейчас как позвонишь? Опять идти к Ямщиковым? Сколько можно! Еще за прежний разговор деньги не отдал… Кинуться к Ревскому? Но тогда придется все ему рассказать. И скажет Александр Яковлевич: «Мы же говорили о необратимых последствиях, помнишь?» А Егору и так тошно…
Попросить у отца три рубля и пойти на почтамт? Но туда
Плохо, когда человек один, недоброе это дело и суета сует… Так, кажется, Курбаши говорил? Где он сейчас, Курбаши?.. Недоброе дело…
Есть еще Юрка Громов. Но чем он поможет, что посоветует? Сегодня шли они домой вместе, и Юрка бесстрашно доказывал Егору, что все равно они правы и завтра на собрании правоту эту с боем отстоят. И Егор дурацки так, бодрячески на прощание хлопнул Юрку по плечу: «О'кэй. Завтра наша возьмет…»
Это Классная Роза, накричавшись, заявила, что назавтра назначает собрание. И пусть все члены студии тоже приходят. И тогда в полной красе предстанет перед всеми личность Егора Петрова, по милости которого студия лишилась руководителя — прекрасного писателя и человека. Пусть Петров, если есть у него хоть капля смелости и порядочности, держит ответ.
Он согласен держать ответ. Он даже попытается что-то доказать. Не Классной Розе, конечно, — это никогда никому еще не удавалось, — а ребятам… Хотя что им Егор Петров со своими доказательствами? Для одних он — Петенька и Кошак. Для других — злодей, лишивший студию руководителя.
И все же о завтрашнем собрании думал Егор с облегчением. Всякий бой, даже безнадежный, лучше тоскливого томления.
Чего угодно ожидал Егор, но чтобы на собрании оказался Денис Наклонов — такого в голову не приходило! А он был здесь. И сидел там же, где и в первый раз, — на крайнем диванчике у двери. Насупленный. С Егором они зацепились взглядами и отвели глаза. С отчуждением и тяжелой стыдливостью…
Собравшиеся в клубной гостиной четко делились на две половины — и по размещению, и по настроению. Два десятка студийцев — от ершистого пятиклассника Борьки Глебова до царственной десятиклассницы Алевтины Докуниной — как бы излучали единое энергетическое поле. В нем было сдержанное негодование и болезненный интерес к событиям. А представители восьмого «А» демонстрировали смесь жидкого раздражения и флегмы. Им хотелось домой. Но еще на первом уроке Классная Роза намекнула, что отношение восьмиклассников к собраниям — показатель их общественной активности. Отсутствие этой активности, естественно, будет отражено в характеристиках, а характеристика — первый документ, по которому смотрят: брать человека в девятый класс или рекомендовать ему одно из ближайших ПТУ. И сейчас можно было сразу вычислить, кто из одноклассников Егора стремится в будущем году продолжать образование в родимой школе. Пришло из восьмого «А» чуть больше половины.
Им было почти все равно, что там натворил Кошак и правда ли, будто у писателя Наклонова с Гошкой-Петенькой какие-то счеты. Рукопись какую-то не поделили? Оно любопытно, конечно, однако не настолько, чтобы торчать в школе лишних два часа.
На перемене лишь невозмутимый Максим Шитиков небрежно поинтересовался у Егора:
—
— Останешься — узнаешь, — буркнул Егор.
— Интригуешь?
— Само собой…
Громова Егор спросил:
— Никому не рассказывал, в чем дело?
— Никто и не спрашивал… Бутакова что-то трепала девчонкам, а со мной не говорила…
«Никто и не спрашивал». Что же, это понятно. Много ли сам Петенька спрашивал, если у кого-то что-то случалось? Восьмой «А» давно уже вырос из наивных рамок пионерско-октябрятского коллективизма. Люди взрослые, каждому свое. Кому-то билеты зубрить для экзаменов, кому-то прошвырнуться по весенним улицам: погодка-то — закачаешься…
Юрка смущенно сказал:
— А Розушка вчера отцу на работу звонила. Причем хитро так: «Ваш Юра еще маленький, доверчивый, как пятиклассник, а этот Петров его втянул в неприятности. Вы повлияйте на Юру…»
— Да, влип ты из-за меня, — виновато отозвался Егор.
— А чего я влип? Батя у меня мужик прямой. Сразу ей врубил: «Его, — говорит, — втянуть нельзя, если сам не захочет, он как Иванушка перед печкой Бабы Яги — руки-ноги растопырит и не лезет. А если втянулся, значит, считает, что справедливо…» Роза, конечно, в крик. И конечно, про девятый класс. А отец ей: «Вы его шкурничеству раньше срока не учите, его и без вас этому жизнь учить будет. Пусть хотя бы, пока не вырос, человеком поживет…»
Егор подумал, что такие, как Юрка, «человеками» живут до конца.
— Повезло тебе с отцом.
— Да ведь и тебе… повезло, — тихо сказал Громов. — С Нечаевым… — И виновато засопел. Ну, в самом деле, как пятиклассник.
Несмотря на эту виноватость и сопение, слова Громова Егору помогли. Тверже его сделали. И собрания ждал он почти спокойно.
Окна гостиной смотрели на запад и на юг. За ними плавился апрельский день. На солнечной стороне пришлось задернуть тонкие, салатного цвета шторы. Воздух стал зеленоватым, лица травянистыми. А у Классной Розы острое ромбовидное лицо было землисто-болотным, когда она вышла к столу.
Роза Анатольевна сразу взяла быка за рога:
— Пусть Петров выйдет сюда и объяснит свой вчерашний чудовищный поступок.
Егор с радостью и благодарностью ощутил в себе хорошую злость. Ту, которая не дает трусить и сбиваться в словах.
— Если заранее решили, что он чудовищный, чего объяснять?
— Ты иди сюда! Перед всеми! И тогда говори!
— Может, еще скамью поставить? Как в суде? — сказал Егор. — И двоих с пистолетами?
— Это от тебя не уйдет. А пока обойдешься без скамьи.
— Мне здесь удобнее. — В самом деле Егору не хотелось нести к столу «Плэйер» с динамиками, а он мог пригодиться.
— Боишься, — с удовольствием сказала Классная Роза. — Разумеется! Придется смотреть всем в глаза. Своим товарищам…
«Если бы товарищам…»
— Йи вот ему! — Роза Анатольевна выкинула руку в сторону Дениса. — После всего, что ты сделал с его отцом! Как ты будешь смотреть ему в глаза? Ну, посмотри, посмотри!
— И посмотрю! — рявкнул Егор. И встал. И глянул на Дениса прямо и яростно. — Я что, украл у него что-то? Я сказал, что было!